Сесиль Родс и его время

Да и сам Родс подставлял себя под удары. Анекдотические рассказы о его стычках с военными во время осады Кимберли не составили ему славы.

А потом еще скандал из-за счета, который родсовская Де Беерс предъявила британскому казначейству. Речь шла об убытках, понесенных этой компанией во время осады Кимберли. Счет был на триста тысяч фунтов. И даже такие пункты:

За венок, возложенный на могилу убитого офицера… 19 ф. 10 ш.

За наем кеба для корреспондентов, находящихся при компании… 70 ф.

Посыльным, доставлявшим из Моддеррифира в Кимберли газеты для Сесиля Родса…… 788 ф.

За доставку письма Родса в Мафекинг…..25 ф.

Правительство вернуло счет с намеком, что надо бы совесть иметь. Но компания не прекратила своих домогательств, она лишь сократила их до 54641 ф. 4 ш. 9 пенсов.

Один из депутатов-ирландцев сделал в палате общин запрос по поводу этого счета и огласил возмутительные, с его точки зрения, требования компании.

Могло это способствовать популярности Родса? Он, всегда так тонко чувствовавший настроения публики, теперь вредил себе. Да еще как!

Несколькими годами раньше сам бы прекрасно понял, что такие поступки совершенно недопустимы, во всяком случае до той поры, покуда не кончилась война и страсти не поостыли. Теперь — нет. Не понимал. Может быть, сам себя убеждал, что Кимберли отстояли навербованные им волонтеры. А если так, то вроде бы можно…

Но настроения вокруг были иные. Понять это и тем более смириться он никак не мог.

И ВЕК, СЧИТАЙТЕ ПРОЖИТ

На Юге Африки шла война, которую весь мир считал его войной. А он не находил себе ни места, ни дела. Что его заставляло метаться? Действительно определенные, конкретные неудачи? А может быть, самое гнетущее — труднообъяснимая тоска, разлад со всем миром и самим собою?

Может быть, он впервые стал подводить итоги своей жизни, оценивать совершенное. Казалось бы, как много сумел осуществить из задуманного.

Кой-что добыто торгом,Кой-что нам дал захват,

Кой-что — учтивость нашихНожей и каронад…

Но не то, не так! Не пришел «конец всем войнам», о котором Родс наивно писал еще в первом политическом завещании. Да и сами англичане — нация, которой он готовил столь блестящее будущее, — разве они оправдали его надежды?

Тоску о несбывшемся он, конечно, познал. Задумался ли тогда и над какими-то другими сторонами жизни, кроме деловых и политических? Ведомо ли было ему чувство, которое почему-то с насмешкой именуют мировой скорбью? Посещали ли его те мысли, о которых писал тогда Салтыков-Щедрин: «Знал я, сударь, одного человека, так он покуда не понимал — благоденствовал, а понял — удавился!»

Родс оказался на склоне своей карьеры, да и жизни, довольно рано, в сущности лет с сорока трех — с набега Джемсона. Но сознание этого пришло позднее. Как же он осмысливал тогда свое прошлое?

Создается такое впечатление, что не только возвыситься над своими политическими действиями, но даже как-то посмотреть на них со стороны ему было трудно. Из него не вышло бы ни Талейрана, ни Фуше, ни уж, разумеется, византийца Прокопия Кесарийского, который, утверждая официальные политические догмы, тайком писал свою «Тайную историю».

Многие биографы Родса называют его натурой цельной, подчеркивая тем самым, что его никогда не терзали сомнения. Похвала ли это? Известно ведь с античных времен и мнение, что человек все-таки соткан из противоречий и во внутренней борьбе рождается его духовная ценность.

Создается впечатление, что Родс всю свою сознательную жизнь действительно держался примерно одних и тех же взглядов. Даже в последние годы и месяцы сколько-нибудь всерьез не переосмысливал своих идей, не задумывался о переоценке своей собственной роли, ни в чем особенно не раскаивался. Разве что в таких роковых неудачах, как набег Джемсона. Да и тут он не раскаивался в самом поступке, а лишь сетовал на неудачу.

Ему пришлось отказаться от такого замысла, как создание тайного ордена для расширения Британской империи. Но и это лишь в силу сложившихся обстоятельств, а не из-за пересмотра взглядов.

Да действительность не так уж во многом и заставляла его пересматривать взгляды. Ведь то, что он проповедовал, английские власти совершали шаг за шагом!

Но делали это уже не его руки, он не чувствовал себя напрямую режиссером событий. Отсюда и обиженность, и мнительность.

Родсу, бывшему премьер-министру, бывшему члену Тайного совета королевы, поневоле приходилось становиться в позу человека хотя и обойденного, оскорбленного, но все же не унижающего себя жалобами и пререканиями.

Умей прощать и не кажись, прощая,Великодушней и мудрей других.