Сестра

Также и в ночь на четверг я лежала без сна в своей постели, и мне хотелось только одного — биться головой о стену. Каждый шорох в доме отдавался в моей голове ударами тысячи молотков.

Роберт и Изабель разговаривали больше часа в соседней комнате. Говорили они тихо, деталей я не могла разобрать, дважды я слышала свое имя, и многократно повторялось имя Йонаса. Так что снова речь шла обо мне и о моих напряженных отношениях с братом Изабель.

Да, именно так! Видит Бог, мне приходилось не только с ней одной иметь дело. Уже в течение шести недель мы жили вчетвером в этом доме. Две сестры, два брата, Роберт и я, Изабель и Йонас Торховен — одна супружеская пара и два инвалида.

Йонасу досталось еще больше, чем мне. Я могла, по крайней мере, передвигаться и идти, куда я хочу. Я могла сесть в свою машину и уехать, когда становилось совсем уж невыносимо или от самой себя тошно, при условии, конечно, что мой автомобиль не истекал моторным маслом.

Йонасу ничего из этого не было доступно — он сидел в инвалидной коляске. Он был исполином, впрочем, его рост я могла только предположительно оценить — около двух метров, наверное. От бедер вниз он был парализован. Его инвалидность, как и моя, была следствием дорожной катастрофы, но он не мог примириться со своим положением. Он проводил дни со всякими гантелями, эспандерами и прочим хламом, а ночи напролет смотрел порнофильмы. Он называл это «погружаться в воспоминания».

Ну да, ему был только тридцать один год, и он был очень привлекательный — плечи как у боксера, мускулистые руки. Он был, как и Роберт, темноволосый, с характерным лицом, до половины заросшим густой бородой. У него были тонкие губы и беспокойные глаза, в которых было что-то скрытное и злое.

Почему не сказать прямо? Он мне не нравился, он мне не нравился так же сильно, как и его младшая сестра. Для меня оба они были незваными гостями и разрушителями. Пока не появилась Изабель, мы с Робертом жили спокойно и счастливо, а потом она привела в дом еще и этого колосса.

Вначале я его жалела, я не была с самого начала против него настроена, действительно нет. Я знала по собственному опыту, каково это, когда жизнь вдруг будто на кусочки разваливается.

Когда мы получили известие о несчастном случае, я даже ратовала за то, чтобы он у нас поселился. Я думала, он может повлиять на Изабель, воззвать к ее совести и удержать ее от встреч с «друзьями», которых мы никогда не видели в лицо.

Трагическое заблуждение по всем, кроме последнего, пунктам. После появления Йонаса в доме, с визитами к друзьям было покончено. В остальном же он как будто сразу решил обделывать совместные делишки со своей сестрицей. Но так ведь всегда и бывает, когда речь идет о деньгах. И если речь идет об очень больших деньгах, то некоторые люди забывают всяческие угрызения совести, и жизнь человека, не обидевшего даже мухи, который всегда старался жизнь другим уютнее и легче устроить, не стоит и ломаного гроша.

В четверг Роберт тоже не хотел дать мне клирадон. Он очень рано уехал и к обеденному времени не появился. Я прождала его все это время. Изабель дважды заглядывала в мою комнату, осведомляясь с лицемерным сочувствием, не может ли она мне чем-то помочь.

В первый раз она предложила свои услуги в поисках клирадона, во второй хотела навязать мне какое-то гомеопатическое средство, которое ей когда-то так хорошо помогло. Она была даже готова быстренько съездить за ним в город, в аптеку.

«Не трудись», — сказала я. Бог знает, что бы она мне намешала, вероятно добавив туда же щепотку «средства от сорняков», с которым годы назад мы боролись против одуванчика на газонах.

После полудня я несколько раз звонила в бюро Олафа Вехтера. Его секретарша всякий раз мне объясняла, что обоих мужчин в бюро нет — они встречаются где-то в городе. Значит, это не могли быть разговоры о налогах, такие дела не обсуждаются в ресторане, это делается в конторе, где многочисленные документы всегда находятся под рукой.

Я чувствовала себя такой беспомощной и покинутой… Пока я лежала в постели и не знала куда деваться от боли, двумя комнатами дальше веселилась Изабель со своим братом, они потешались от души над моим плачевным состоянием — пару раз я слышала громкий хохот.

К вечеру я больше не могла этого выносить. Роберта все еще не было дома, так что я заказала такси, оделась и вышла из комнаты.

По лестнице, мне навстречу, поднималась Изабель. Она несла на подносе ужин для себя и своего «больного», что она почти всегда делала лично, так же, как и завтраки с обедами. Никто кроме нее не должен был приближаться к этому неотесанному чурбану, даже фрау Шюр. Даже его постельное белье меняла Изабель собственноручно, она мыла ему задницу и драила его ванну, чтобы ничьи чужие глаза не наслаждались его беспомощностью. Это было просто смешно, какой театр она вокруг него разводила.