Сестра

В какой-то момент в темноте появились и другие голоса. Один раз я слышала Пиля, как он разговаривал с кем-то незнакомым, наверное, с Фехнером. Видеть, однако, я их не могла — было низги не видно. Они больше не решались показывать мне свои лица. Они боялись, что я их узнаю и призову к ответу. В конце концов, вечно они не могли меня здесь держать — это было бы незаконным лишением свободы. И даже, если они скрывали от меня свои лица, я знала их всех — этих мелких, ничтожных, неумелых халтурщиков и сутяжников, этих алчных извергов.

Один раз я слышала голос Волберта. Он тоже был не один. С ним был кто-то, кто объяснял ему, что я не могу слышать того, что мне говорят. Дилетанты — все до одного! Полагаются на вкладыши, которые можно заготовить в любой типографии. Мультивитаминные препараты, отлично помогавщие против головных болей. Роберт же хотел только предотвратить, чтобы я снова стала зависимой!

Мой бедный Роберт, мой любимый. Я не хотела с ним спать, правда нет. Я хотела только, чтобы он был счастлив. И иногда я думала о том, что возможно смогла бы сделать его счастливым. Серж сказал мне как-то, что я хороша, действительно хороша, просто фантастична в постели. Если бы только я не была все время такой неистовой, то никому не должна была бы за это платить.

Наверняка я могла бы сделать Роберта счастливым, но он ведь был моим братом. И он был таким чувствительным, он бы не перенес такого.

Волберт не позволил так легко от себя отделаться, и он не принимал на веру всего, что ему рассказывали.

«Фрау Бонгартц?», — услышала я его голос. Он звучал немного озабоченным. Он повторил несколько раз: «Фрау Бонгартц? Если вы можете меня слышать, то моргните или пошевелите пальцами».

Я бы без всякого сделала ему одолжение, но я не видела причин, почему я должна была напрягаться. Мои пальцы одеревенели, и веки были слишком тяжелыми.

«Это не имеет смысла», — сказал кто-то.

И Волберт ответил: «Так позаботьтесь, будьте любезны, о том, чтобы это получило смысл. Так я себе это не представлял. Есть наверняка и другие возможности успокоить человека. Завтра я приду снова. Если и тогда фрау Бонгартц не в состоянии будет разговаривать, то я притяну вас к ответственности. Врач или не врач — это меня не интересует, вы препятствуете расследованию убийства».

Это прозвучало музыкой под водой. Это было просто упоительно, и больше не последовало никаких уколов. Как долго еще происходило мое всплытие, я могу только предполагать. Я не знаю, чем они меня накачали, но этой дряни хватило еще на какое-то время. Два, три дня, возможно, и тогда я уже достаточно пришла в себя, чтобы узнавать лица. Чужие лица — врачи, сестры, молодые и старые, торопливые и равнодушные, которым нужно было только, чтобы я съедала дочиста тарелку супа, чтобы я глотала таблетки и соки, которые они мне подавали без всяких комментариев.

На четвертый или пятый день пришел Пиль. Он был приветливым, как в старые времена. Как дела, Миа? Как вы себя чувствуете? И так далее, и тому подобное. Я ему ничего не ответила, я его только спросила, когда придет Волберт. Он ведь сказал, что хотел прийти завтра, а «завтра» должно было уже давно пройти.

Пиль не знал ничего о Волберте, и за моим замечанием предполагал снова какое-то помешательство. Он настаивал на том, чтобы я с ним говорила, иначе он не сможет ходатайствовать о моей выписке. Я сказала ему, куда он может идти. Тогда он распрощался.

А на следующий день появился, наконец, Волберт. Я все еще была вялой, по-настоящему оглушенной той дрянью, которую они мне вливали. Но Волберт утверждал, что я очень хорошо выгляжу. «Снова немножко жирком обросли», — пошутил он.

Он уверял, что все эти соки и таблетки, не что иное, как восстановительные препараты. При поступлении я была в угрожающем состоянии — худая, как скелет, всего только сорок килограммов веса и почти уже не в состоянии держаться на собственных ногах.

Потом, наконец, он подошел к существу дела. С Сержем он уже говорил несколько дней назад — почти неделю, если быть точным. Но всего Серж и не знал; в принципе, он мог только подтвердить инсценированный звонок Биллера.

Не хочу ли я снова прослушать пленку, спросил Волберт.

Я покачала головой, это представлялось мне излишним. Мы снова ходили по кругу. В конце концов, Биллер мог позвонить и собственной персоной.

«Нет, он не делал этого», — сказал Волберт.

«Откуда вы знаете так точно?», — спросила я.

Он улыбнулся. По существу, все было так просто. И если бы я не была настолько занята тем, чтобы держать Сержа за законченного идиота, который не может придерживаться оговоренного текста и правил игры, то возможно я бы тоже заметила тот шелестящий шум на пленке.

Это не было шумом воды в душе, и это не было дождем. Это был шум дорожного движения — равномерного, плавного движения, как это бывает на автобане. Вероятно, что и происходил этот шум именно оттуда. Вот только мнимый Биллер позвонил ночью. И в два часа ночи, движение на автобане только очень редко бывает таким плотным, чтобы производить равномерный шум. А в случайности Волберт не верил.