Сестра Марина. Люсина жизнь (сборник)

– Готово! – сорвалось застенчиво с губ Нюты. В душе ее закипел невольный страх. А вдруг не так что-нибудь? Вдруг не понравится?.. Засмеет, рассердится, пожалуй.

Козлов между тем, подумав немного, ударил кулаком по столу кафедры и крикнул на всю аудиторию громким, свирепым голосом:

– И на кой ляд вы лезете сюда!?

Нюта вздрогнула с головы да ног. «Вот оно! Не угодила! Сплоховала! Все пропало! Все!» – мысленно произнесла девушка, бледнея и трепеща.

– И на кой ляд… вы… – снова загремел Козлов и вдруг звонко, весело и добродушно расхохотался. Все лицо его смеялось, смеялись губы, смеялись глаза, смеялись бесчисленные морщинки, бороздившие кожу.

– Шут знает что! Готовая сестра. Хоть сейчас на самое ответственное дежурство посылай ее, а она в курсистки, изволите ли видеть, лезет! Да, сестричка-голубушка, знаете ли, что ученого учить – только портить. Ступайте вы к Ольге Павловне, сестричка, и скажите вы ей, что пусть она вас по специальностям разным, на лекции по глазным болезням, зубным и массажу посылает, а меня от себя избавьте. И знать вас не хочу! – и он замахал обеими руками на Нюту и отскочил от нее с таким видом, точно перед ним находилось какое-нибудь чудовище, а не девушка-сестра с молодым, приветливым, теперь исполненным счастья лицом.

Не слыша ног под собой, выпорхнула из аудитории Нюта.

Лишь только миниатюрная, тоненькая фигурка девушки скрылась за дверью, Козлов, окинув глазами своих немногочисленных слушательниц, развел с комическим видом руками.

– Вот тебе на, сестрицы! Неожиданность, могу сказать, девяносто шестой пробы!.. Вот, поди ж ты, «сурприз» какой, как выражается сиделка Аннушка… Думал, грешным делом, как увидел сестру Трудову: «Куда тебе, матушка, в сестры идти, твое платьице у француженки первоклассной сшито, а ногти на розовые помадки похожи; тебе файф-о-клоки[24]

разные да рауты[25] посещать да лепетать, как сорока, на французском диалекте, белоручка ты, барышня великосветская; небось, двумя пальчиками, оттопырив мизинчики, будешь больных приподнимать…» А она-то… ах, семь тебе восемь, просто сконфузила меня, старика. Ей-Богу! И не будь я ваш старый ворчун, доктор Козел бодливый, если она, Трудова то есть эта самая, еще не отличится так, что вы ахнете все! – с теплой улыбкой заключил мягкими, задушевными звуками речь свою Валентин Петрович.

* * *

В это время Нюта спешила в квартиру начальницы по длинному коридору, где теперь, благодаря вечернему часу, горели редкие электрические рожки.

Смутно помня дорогу, девушка шла наугад. Вот стеклянная знакомая дверь. Она почему-то открыта. Нюта неслышно входит в нее. Крошечная проходная комната… За ней другая… Темно… Только из третьей льется струя света. Нюта, не отдавая себе отчета, входит туда и замирает на пороге…

У икон, помещенных в старинном угловом киоте, теплится лампада. А перед киотом, распростершись на полу, как бы замерев в земном поклоне, лежит Шубина.

Смущенная Нюта хочет повернуть обратно, уйти незаметно, и точно какая-то сила приковывает ее к месту. Ольга Павловна поднимает голову. Нюта видит ее лицо в профиль и не узнает его. Оно залито слезами. Слезы текут непрерывно, сбегают по щекам, падают на сухую, плоскую грудь начальницы.

– Боже, Великий и Милосердный! – шепчет сестра-начальница. – Чем я прогневила Тебя?! Новая смерть!.. Новая жертва!.. О, Всесильный, Милостивый Господь! Услышь мою молитву, сбереги мне детей моих, любимых моих, дорогих детей-сестер!.. Если нужно, понадобится новая жертва Тебе, Создатель, понадобится новое испытание – возьми мою старую, ненужную жизнь, Боже Всемогущий, и огради от гибели и смерти вверенных мне сестер. Возьми мою жизнь, Господи! Не дай погибнуть сестрам моим, как Наташе…

Внезапно она поднялась с колен, высокая, прямая, с лицом, исполненным самоотвержения, жажды подвига, готовности принести всю себя в жертву за других. Из ее влажных, залитых слезами глаз исходил свет, делавший все ее некрасивое пожилое лицо молодым, вдохновенным, почти прекрасным. Чистая, красивая душа этой женщины смотрела из ее глаз, из ее лица, обычно такого сурового, строгого, жесткого, почти отталкивающего своей недоступностью. Нюту неудержимо потянуло упасть к ее ногам, целовать ее руки.

Так вот какая теплота, невыразимая, самоотверженная любовь царили в душе этой женщины, по виду такой сухой и холодной!

Легкий вздох вырвался из груди Нюты; но как ни тих был этот вздох, он достиг чуткого слуха Ольги Павловны.

– Что вам угодно, сестра Трудова? – сразу принимая свой обычный ледяной вид, произнесла начальница. И брови ее нахмурились. В глазах мелькнул огонек досады.

Но Нюта не успела ответить, так как в это время вбежала запыхавшаяся черненькая, как мушка, сестра Двоепольская.

– Ольга Павловна… Наташу увозят… Литию[26] в амбулатории сейчас будут служить… – проговорила она и исчезла так же быстро, как появилась, за дверью.

– Идем, сестра… Вы ее не знали, но, как усопшему другу страдающего человечества, воздадите ей последний долг… – произнесла Шубина, взяв под руку Нюту и выходя с ней из своей квартиры.