Сестра моя — смерть

— Куда ж ты, паря, — с мягким укором сказал пожилой мужик, и брошенный им со страшной силой нож прибил к полу правую руку Трясучего.

Охнув от боли, бандит попытался перехватить пистолет левой рукой, но Васенька уже был возле него, молниеносно преодолев разделяющее их расстояние, и хладнокровно-деловито, как опытный парикмахер, взмахнул вторым ножом, раскроив горло Трясучего от уха до уха и ласково приговаривая:

— Тихо, Ленечка, не суетися… Суета до добра-то не доводит.

Володя Резаный дрожащими руками сдернул со стола скатерть и покрыл ею мертвого шефа — он не мог смотреть ему в лицо.

— Вася, — он искательно заглянул в глаза старого убийцы, — ты Аркадию Ильичу скажешь, что я все сделал, как договаривались.

Пускай и он тоже слово держит. А Трясучему так и надо — нечего в политику лезть…

— Верно, Володенька, верно ты говоришь, — Васенька с видимым трудом распрямился и потер поясницу, — нечего в ету политику лезть было. И Аркадию Ильичу все, как есть, передам. — С этими словами он коротко и страшно ударил Резаного, вонзив ему свой огромный нож под ребра, и повторил с мягким укором:

— Все передам.., как ты дружка своего продал и на смерть отпустил.., все передам.

Люська сонно пробормотала что-то и перевернулась на другой бок.

* * *

Николай Иванович Гудыма был человеком мечты. Всю свою сознательную жизнь он мечтал стать министром. В конце той исторической эпохи, которую теперь принято называть периодом стагнации, министерское кресло чуть было не раскрыло ему свои гостеприимные объятия, но тут очень не вовремя скончался его тесть, завотделом ЦК, и в кресло плюхнулся проныра-конкурент… А потом начались новые времена, и Николай Иванович вписался в новые условия игры, нашел свое место в жизни, но министром так и не стал. Зато он стал человеком, который очень много мог. Когда кто-нибудь из знающих людей вспоминал огромный оборонный концерн «Интеграл», он тут же вспоминал и Николая Ивановича Гудыму. Хотя тот и не был ни генеральным директором концерна, ни председателем правления, но именно он негласно дирижировал всем, что происходило на каждом из входящих в концерн заводов, в каждом конструкторском бюро или НИИ.

Если где-то в Воронеже нищим конструкторам выплатили зарплату за прошлый год — значит, Гудыма дал негласное распоряжение профинансировать какую-то разработку… Короче, он был тем, кого называют «серый кардинал».

Николай Иванович привык вставать рано.

Пока он делал зарядку и принимал душ, ласковая, хорошо сохранившаяся жена приготовила завтрак. Он просмотрел газеты, неторопливо оделся и взглянул на часы. Словно ожидая этого сигнала, от дверей подъезда позвонил по телефону его водитель и охранник в одном лице Сережа.

— Николай Иванович, можете спускаться.

Гудыма попрощался с женой и вышел из дома. Черная «вольво», с успехом заменившая его прежнюю черную «Волгу», стояла на обычном месте. Задняя дверца была приоткрыта, но Сережа не стоял, как обычно, снаружи — его силуэт просматривался сквозь тонированное стекло на водительском месте. Николай Иванович, по утреннему времени благодушный и погруженный в сложные финансовые расчеты, не придал этому должного внимания и спокойно сел на заднее сиденье машины. В салоне пахло кожей, дорогим табаком, хорошим мужским одеколоном и еще чем-то неуловимым, чуть сладковатым.

Машина тронулась, Николай Иванович приоткрыл окно и закурил.

— Сережа, на Вернадского! — сказал он водителю и похолодел.

Перед ним на месте водителя сидел не Сережа. Вместо привычного светлого ежика он увидел гладкие темные волосы. Николай Иванович схватился за ручку двери, но замок был заблокирован, да и прыгать из машины на полном ходу в его возрасте и физической форме было бы просто самоубийством.

— Кто вы? Чего хотите? — спросил Гудыма хриплым от волнения голосом.

Водитель не шелохнулся, будто не слышал вопроса.

— Где Сережа? — снова попытался Николай Иванович добиться хоть какого-то ответа.

Сережа был ему, в общем-то, безразличен, но ведь он только что звонил ему по домофону, значит, это он приехал на «вольво».. И тут он увидел Сережу. Точнее, он увидел кисть руки в белой манжете, высовывающуюся из-за правого переднего сиденья. Он понял, что это был за сладковатый запах, примешивающийся к знакомым запахам дорогого автомобиля. Хотя ему не приходилось раньше сталкиваться с подобными проявлениями насилия, но он каким-то инстинктом, шестым чувством, может быть, памятью своих диких предков понял, что именно так пахнет кровь. И так же ясно он понял, что никогда больше не вернется в свою уютную квартиру, никогда не увидит свою жену и уже точно никогда не станет министром.