Сестра моя, жизнь

Чтоб прическу ослабив, и чайный и шалый,Зачаженный бутон заколов за кушак,Провальсировать к славе, шутя, полушалокЗакусивши, как муку, и еле дыша.Чтобы комкая корку рукой мандаринаХолодящие дольки глотать, торопясьВ опоясанный люстрой, позади, за гардиной,Зал, испариной вальса запахший опять.

1917

Через некоторое время Пастернак поехал к Елене и провел в Романовке, где она была в то время, четыре дня, — «из четырех громадных летних дней сложило сердце эту память правде», — писал он об этой поездке позже, вспоминая «из всех картин, что память сберегла», их ночную прогулку по степи. Этой прогулке посвящено стихотворение «Степь». Ночной туман, скрывавший небо и землю, постепенно рассеивался, проступали отдельные предметы, мир создавался заново у них на глазах. Вспоминались первые слова Книги Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю».

Степь

Как были те выходы в тишь хороши!

Безбрежная степь, как марина.Вздыхает ковыль, шуршат мураши,И плавает плач комариный.Стога с облаками построились в цепьИ гаснут, вулкан на вулкане.Примолкла и взмокла безбрежная степь,Колеблет, относит, толкает.Туман отовсюду нас морем обстиг,В волчцах волочась за чулками,И чудно нам степью, как морем, брестиКолеблет, относит, толкает.Не стог ли в тумане? Кто поймет?Не наш ли омет? Доходим. — Он.

— Нашли! Он самый и есть. — Омет,Туман и степь с четырех сторон.И Млечный Путь стороной ведетНа Керчь, как шлях, скотом пропылен.Зайти за хаты, и дух займет:Открыт, открыт с четырех сторон.Туман снотворен, ковыль, как мед,Ковыль всем Млечным Путем рассорён.Туман разойдется, и ночь обойметОмет и степь с четырех сторон.Тенистая полночь стоит у пути,На шлях навалилась звездами,И через дорогу за тын перейти

Нельзя, не топча мирозданья.Когда еще звезды так низко росли,И полночь в бурьян окунало,Пылал и пугался намокший муслин,Льнул, жался и жаждал финала?Пусть степь нас рассудит и ночь разрешит,Когда, когда не: — В НачалеПлыл Плач Комариный, Ползли Мураши,Волчцы по Чулкам Торчали?Закрой их, любимая! Запорошит!Вся степь как до грехопаденья:Вся — миром объята, вся — как парашют,Вся — дыбящееся виденье!

1917

Душная ночь

Накрапывало, — но не гнулисьИ травы в грозовом мешке.Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,Железо в тихом порошке.Селенье не ждало целенья,Был мак, как обморок глубок,И рожь горела в воспаленьи,И в лихорадке бредил Бог.В осиротелой и бессонной,Сырой, всемирной широтеС постов спасались бегством стоны,Но вихрь, зарывшись, коротел.