— Ну-с, приступим, — спокойно сказал врач, осторожно разматывая бинты, которые были на ней всю неделю. Энни поинтересовалась, придется ли снимать какие-нибудь швы, и он ответил, что не придется. Швы были внутренние и сделаны с помощью растворяющихся материалов. Многие порезы на лице к этому времени уже начали заживать. Только от глубокой раны на лбу, возможно, останется шрам, но его при желании можно будет прикрывать челкой. Или заняться этим позднее. Кэнди не зря всю неделю накладывала крем с витамином Е на лицо сестры.
Когда удалили бинты, на глазах остались только круглые наклейки. Врач взглянул на сестер Энни, потом снова перевел взгляд на нее.
— Сейчас я сниму эти наклейки, Энни, — осторожно сказал он. — Я хочу, чтобы вы сейчас закрыли глаза.
— Хорошо, — прошептала она. У нее было ощущение, что происходит что-то недоброе. Она не понимала, в чем дело, но напряжение в комнате было буквально осязаемым, и ей это не нравилось.
Врач снял наклейки, и Энни, как велели, закрыла глаза. Он прикрыл ее глаза своей рукой и попросил Сабрину закрыть жалюзи. Даже на слепые глаза солнечный свет может подействовать плохо. Сабрина так и сделала, и они стали ждать, когда он попросит Энни открыть глаза. На мгновение в комнате установилась зловещая тишина, и Сабрине показалось, что Энни вскрикнет. Но она не вскрикнула. Она просто озадаченно и немного испуганно повернулась к врачу, но он предупредил ее вопрос.
— Что ты видишь, Энни? — спросил он. — Ты видишь свет?
— Немного. Как очень светлый серый цвет с черным по краям. Больше я ничего не вижу, — сказала она. Врач кивнул, и по щекам сначала Тэмми, потом Сабрины покатились слезы. Кэнди, не в силах вынести этих мучений, на цыпочках вышла из комнаты. Энни услышала звук закрывшейся двери, но никак это не прокомментировала. — Я ничего не вижу, кроме светло-серого цвета посередине.
Врач приблизил к ее лицу руку с растопыренными пальцами.
— Что ты видишь сейчас?
— Ничего. А что вы делаете?
— Держу руку перед твоими глазами. — Он жестом попросил Сабрину снова открыть жалюзи. Она так и сделала. — А теперь? Свет стал ярче?
— Немного. Серый цвет стал светлее, но я по-прежнему не вижу вашей руки. — Она едва дышала и, судя по всему, очень испугалась. — Скоро ли ко мне вернется нормальное зрение? Я хочу сказать, когда я увижу очертания, лица, цвет?
Это был прямой вопрос, и врач ответил честно:
— Энни, иногда случается непоправимое. Мы сделали все возможное, чтобы исправить положение, но не смогли восстановить разорванные зрительные нервы. Одна из металлических труб, ударивших тебя во время аварии, разорвала и зрительные нервы, и кровеносные сосуды, которые их питают. Это не поддается восстановлению. Но думаю, со временем ты будешь видеть свет и тени. Возможно, ты сможешь видеть очертания предметов и даже подобие цвета. Сейчас в этой комнате очень светло, и ты можешь видеть жемчужно-серый цвет. Без яркого света оттенок серого будет темнее. Со временем положение может улучшиться, но лишь незначительно, Энни. Я понимаю, сейчас это трудно осознать, но тебе очень повезло, что ты вообще осталась жива. Ущерб мог быть гораздо серьезнее: твой мозг удалось спасти, а зрение нет. Но ведь ты осталась жива, Энни. — Даже ему было трудно говорить все это, тем более что он знал о ее профессии. Об этом напоминала ему вся ее семья, но ее зрению был причинен необратимый ущерб. И как бы ни хотел врач исправить положение, он не мог этого сделать.
— Что вы хотите сказать? — в ужасе спросила Энни. Она повернулась к сестрам, но не увидела ничего. И даже серый цвет, который она различала вначале, теперь, когда она отвернулась от света, казался темнее. — Что вы имеете в виду? Я ослепла?
Врач сделал паузу, прежде чем ответить. Сестры ждали, совершенно убитые горем.
— Да, Энни, ты ослепла, — тихо сказал врач, взяв ее за руку. Она отдернула руку и расплакалась.
— Вы это серьезно? Я ослепла? И я не смогу ничего видеть? Ведь я же художник! Я должна видеть! Как я смогу писать картины, если не буду видеть? — спрашивала она. И как она будет переходить на другую сторону улицы, как приготовит еду или даже как найдет свою зубную пасту? Ее сестер больше беспокоили проблемы повседневной жизни, чем искусство. — Я должна видеть! — снова сказала она. — Вы не можете как-нибудь исправить это? — Она начала всхлипывать как ребенок, и Сабрина с Тэмми прикоснулись к ней — они рядом.