Сестры-соперницы

— Ну, у Грейс есть, что называется, чутье насчет всего, что касается младенцев, госпожа, и она говорит, что вы, как говорится, в интересном положении, если вы простите мою дерзость.

— А откуда она знает?

— Ну, она говорит, что люди всегда меняются, когда с ними это происходит… неважно, какого они происхождения, и она говорит, что готова биться об заклад.

— Возможно, Грейс права. Во всяком случае, я надеюсь, что это так и есть.

Мэг довольно улыбнулась.

Через несколько дней я стала думать, что Грейс не обмануло ее чутье.

Июль подходил к концу. Поля пшеницы на ферме Лонгриджей уже изменили свой цвет, став золотисто-коричневыми, а ячмень, овес и корнеплоды расцветили землю сотней оттенков — желтым, белым, синим, зеленым, багряным… Меня нельзя назвать поэтической натурой, но даже я чувствовала, что земля облеклась в одежды, символизирующие плодородие.

Как мне хотелось ребенка! Мысленно я беседовала с матерью и Берсабой, но написать им о своих подозрениях боялась, опасаясь ошибки.

И, конечно, я поддалась искушению поговорить со всеведущей Грейс.

— Грейс, — сказала я, — я почти уверена.

— О, госпожа, я совершенно уверена, — ответила она.

— Я так взволнована.

— Принести в этот мир новую крошечную жизнь — это самое волнующее, что только можно представить, госпожа.

— Да, похоже, что так.

— А вы не сомневайтесь, госпожа. Она подошла ко мне вплотную и взглянула мне в лицо, а потом положила руки мне на плечи.

— Я бы сказала, что у вас около двух месяцев, госпожа. Некоторые просто созданы для этого. У вас роды будут легкими, это я обещаю. Фигура у вас очень подходящая. Тонкая талия и широкие бедра — как песочные часы, для родов лучше не придумаешь.

— Ты меня успокаиваешь…

— О, я свое дело знаю. Тут, в лонгриджских окрестностях, нет ребенка от восьми и младше, кому я не помогала бы родиться на этот свет. А те, кто постарше, так им моя мать помогала. На меня вы можете положиться. Я от вас ни на минутку не отойду.

— Ну, сейчас еще рано об этом говорить.

— А вы не сомневайтесь, госпожа. Ребеночек-то уже есть, тут нечего и думать. Моя мать была лучшей повитухой во всей округе, и она научила меня всему, что умела. Самые знатные леди никого другого, кроме ее, и видеть не хотели. Она всегда знала, когда приехать, — за день, за два до срока. Никаких там приездов в последнюю минуту, если, конечно, была возможность. А то до ее приезда, бывает, такого наделают… Она еще за неделю готовилась…

Грейс вдруг умолкла, и я тут же спросила:

— Так, значит, она помогала и первой жене генерала?

— В том, что бедняжка умерла, нет вины моей матери. Она заранее сказала, что роды будут непростые. Госпожа была очень уж слаба, и мать знала, что ей не выкарабкаться, но все, что могла, она для нее сделала. Только без толку это. Будь ты лучшей в мире повитухой, против судьбы не попрешь. Но она, конечно, совсем не то была, что вы. Вы-то сильная, здоровая. Про нее нечего даже вспоминать…

— Я все-таки хотела бы узнать о ней побольше, Грейс.

Она поджала губы.

— Я думаю, вам нечего на пустом месте огород городить, госпожа. Вам нужно сейчас думать про своего будущего ребенка. Я знаю, что в апреле вы будете держать на руках малютку и называть его верхом совершенства.

Я улыбнулась. Судя по всему, она уже примеряла к себе роль няньки.

Настроение мое улучшилось. Было очень приятно сознавать, что, когда придет мой час, мною займется самая лучшая в мире повитуха.

Прибыл гонец с письмом от Ричарда. Его опасения относительно беспорядков на севере не подтвердились, и ситуацию удалось взять под контроль. Он собирался прибыть домой до конца этого месяца.

Я решила, что уже можно написать ему о моих предположениях, которые, наверное, обрадуют его:

«…У меня, конечно, нет уверенности, но это, видимо, так. Грейс, превосходная повитуха, которую мать обучила всему, что знала сама, прекрасно разбирающаяся во всех этих делах, абсолютно уверена и даже начала обращаться со мной как с бесценным изделием из фарфора. Ко времени вашего возвращения можно будет говорить об этом с полной уверенностью, но уже и сейчас я очень счастлива, поскольку сама чувствую, что это произошло.

В Тристан Прайори я еще ничего не написала. Моя мать, конечно, обрадуется, но начнет беспокоиться. Думаю, мне ничего на свете так сильно не хочется, как встречи с мамой и сестрой».

Через неделю пришло письмо от Ричарда. Видимо, он немедленно по получении вестей от меня сел писать ответ.

Он писал: