Потом вздохнула и, тоже поставив кружку, прижалась щекой к плечу Кэмерона. Он хотел встать, но Эва опрокинула его в постель. Они снова любили друг друга, нежно и медленно. Эва глушила свои крики, закусив подушку. Но вот обессиленный капитан провалился в сон. Дождавшись, когда дыхание его станет ровным, Эва бесшумно слезла с кровати и оделась.
Майор Аллентон усмехнулся, когда она появилась в гостиной. Он, конечно, догадался, что происходило наверху. Эве было все равно. Шлюха она или нет, майор настроен отправить ее обратно.
– Мне нужен пропуск, – без предисловий сказала Эва. – Я готова вернуться в Лилль.
Аллентон удивился.
– А я думал, Кэмерон убедит вас не подчиняться приказу. Он тот еще гусь. Ничего странного – когда так долго копаешься в грязном белье вроде шпионажа, коварство становится второй натурой.
Он брезгливо поморщился. С Рене Эва столь поднаторела в чтении мыслей по лицу, что майор был для нее открытой книгой. Оставалось лишь выбрать нужный абзац.
– Вы старше чином, сэр. – Эва опустила глаза. – Разумеется, я подчинюсь
– А вы и впрямь молодчина. – Довольный, майор потянулся за перьевой ручкой. За окном смеркалось, под светом тусклой лампы темные пятна на выцветших обоях выступили отчетливее. – Теперь я понимаю, что в вас нашел Кэмерон. – Взгляд майора ощупал Эву. – Он лезет на стену от беспокойства за всю агентуру в юбках, но вы для него что-то особенное.
Эву кольнула радость, смешанная с виной – теперь у капитана вновь будет повод тревожиться о ней.
– Пропуск, сэр, – напомнила она.
Время не ждет. Не дай бог, Кэмерон проснется, и тогда – новый виток дебатов. Лучше поторопиться.
Майор взялся подделывать пропуск.
– Могу спорить, Кэмерон не говорил вам, какая у него агентурная кличка?
От подобной дури Эва чуть не закатила глаза. Слава богу, Аллентон – не оперативник. Выведать у него информацию – все равно что выманить конфету у ребенка.
– Нет, не говорил. И какая же?
Вручая ей пропуск, майор осклабился:
– Эвелин.
Глава двадцать седьмая
Чарли
Наступил второй вечер, как я узнала, что Розы нет на свете. Я опять боялась увидеть ее во сне, однако больше не хотела напиваться до бесчувствия. Голову только-только отпустило.
Уже подошло время ужина с Эвой и Финном, а я все перебирала одежду, выискивая что-нибудь чистое. После Орадур-сюр-Глана было не до стирки, и у меня осталось только черное платье, которое я выторговала у хозяйки парижской комиссионки. Прямое и строгое, с высоким воротом и открытой спиной, оно не скрывало, но лишь подчеркивало мою угловатость.
Стряхнув воспоминание, я посмотрела на свое колеблющееся отражение в зеркале.
Ужинали мы в соседнем кафе, уютном и очень французском: красные маркизы, клетчатые скатерти. Играло радио, и пела, конечно, Эдит Пиаф. Песня называлась «Три колокола».
Эва и Финн сидели за дальним столиком; Эва помахала мне искалеченной рукой, и я пошла к ним, лавируя меж официантов с подносами.
– Привет, америкашка. Финн говорит, вы познакомились с майором Аллентоном. Тот еще подарочек, а?
– Усатый болван.
– Однажды я чуть не выдрала ему усищи. – Эва покачала головой, ковыряя корочку багета. – Теперь жалею, что сдержалась.
Закинув руку за спинку стула, Финн молчал, но я поняла, что он отметил мое черное платье. Я вспомнила наше совместное похмельное пробуждение и посмотрела на него, но он отвел взгляд.
– Финн рассказал о вашей поездке. – Эва глаз не прятала. – И про твою кузину.
– Сочувствую тебе, – сказала Эва. – Проку от этого мало, когда теряешь близкого человека, но я тебе сочувствую.
Я разжала стиснутые зубы.
– Розы нет. И что… – Я запнулась, но продолжила: – теперь?
– Я по-прежнему разыскиваю Рене Борделона, – ответила Эва.
– Удачи вам.