Сеть паладинов

Её снедало горе, но не такое, о котором думали все. Сердце её сжималось от страха и безысходной тревоги. Где-то звенели доспехи стражников, а она видела его, своего сына, в Маниссе, резиденции наследников османского престола, у журчащего фонтана. Она представляла, как он играет со своими братьями, носится по саду, такой юркий, прыткий. А теперь при виде его маленьких братьев, беспечно и весело бегающих в саду гарема с няньками, она не могла удержаться от слез.

«Они все... все погибнут», — шептала женщина, ужасаясь возникающим видениям: кому-то уготован саван, а кто-то из них станет убийцей остальных. Может, кто-нибудь из старших братьев, подростков. Она гадала, кто: Селим? Ахмед? Мустафа?

И перед её глазами вставала картина: девятнадцать задушенных принцев и вопли их несчастных матерей, которые до сих пор раздаются из Дома плача. И тогда безумная улыбка появлялась на губах женщины, и она тихо радовалась, что её мальчик навсегда освободился от этого. НавсегдаПотом она со страхом и отвращением вспоминала своего господина, Мехмеда, его капризный голос, его жирное тело, пахнущее кислым резким потом. Ещё более омерзительным становился этот запах, когда смешивался с ароматом масляных духов. Он казался ей отвратительней всего на свете. Теперь она начала бояться его. Бояться смертельно. Его — кровожадного, беспощадного, подлого братоубийцу. И радовалась, что Мехмед[56], великий господин двух миров, больше не вспоминает о ней.

Но больше всего женщина страшилась, что кто-нибудь прознает про её тайну. Ведь во дворце все думали, что она страдает, потому что потеряла сына! Потеряла. Но по-другому!

Эрдемли-солтан привезли в Стамбул позже всех. С той ночи, как курьер, поверенный беренджи кадан[57]

Сафие — старшей жены султана и матери Мехмеда, брадобрей по ремеслу, — прискакал в Маниссу и сообщил, что султан Мурад, его отец и повелитель, скончался, и Мехмед, наскоро одевшись и взяв с собой двадцать телохранителей, поскакал в Стамбул, чтобы воссесть на великий трон, в губернаторском дворце все переменилось. Гарем наследника зажужжал как улей. Ожидание переезда в столицу, а потом и сборы продолжались больше месяца, пока новый султан успокаивал янычар, назревавшие мятежи и окончательно утверждался на троне.

Однако эта суматоха совершенно не затронула Эрдемли, Елену, потому что Осман, её милый мальчик, всё это время, покрытый гноящимися язвами «красной смерти»[58], метался в бреду. Весь тот месяц она провела в отдельном домишке, а попросту — хибаре, за стенами дворца, куда умирающего принца спешно перенесли, чтобы он не заразил остальных детей и женщин страшной болезнью, от которой вылечить могло только чудо Аллаха.

Мальчик бредил, его подстилка была мокрой от пота, гноя и её слёз. Она не отходила от него ни днём ни ночью, переодевала его, кормила, помогала доктору. Ложилась на рассвете, на краю его постели, в ногах, чтобы забыться ненадолго сном.

В той кутерьме сборов про неё забыли. Она могла оставаться с мальчиком, обливаться слезами, смывать гной с лопнувших оспин, не думая ни о том, что сама может заболеть и умереть, ни об уродстве, которое может оставить болезнь в случае выздоровления.

Они с лекарем потеряли всякую надежду. Еросолино, замечательный доктор из евреев-караимов и добросердечный человек, который тоже не бросал мальчика и делал всё возможное, чтобы его спасти, мрачнел с каждым днём.

В отчаянии она решила: будь что будет. Если её единственный сын умрёт, пусть и она заболеет и умрёт тоже. Если он страдает, то пусть его страдания перейдут к ней.

В те страшные дни она, уже не таясь, молилась только своему Богу — милосердному и единственному Господу, Который страдал на Кресте, Которого она знала с детства и Которого не предавала никогда с тех пор, как её семнадцатилетней навсегда забрали из отчего дома. Местный паша привёз её наследнику великого властелина в подарок. Так она попала в гарем и даже на время стала хасеки — любимой игрушкой губернатора Мехмеда.

Она никогда не отрекалась от Христа, хотя и вынуждена была, по совету евнухов, снять крест и изображать из себя обращённую в истинную веру в пророка, которому поклоняется её господин, вали — губернатор Маниссы, будущий султан, если сбудется воля Аллаха.

У юного губернатора была игра, которая очень его забавляла. Он тогда был совсем молод — чуть старше её. Однажды, увидев на груди Елены крест, удивился и потребовал рассказать, что она думает о своём Боге. Она стала его третьей женой, а предыдущие две принадлежали к его вере. Он приказал не снимать крест, сказал, что, обладая ею с крестом, он чувствует, что владеет всеми народами неверных, что живут за Босфором, на Балканах, в Морее и на островах. Один вид креста на груди невольницы распалял наследника. И он придумал забаву. Как все неверные обязаны были покориться силе османов и их мудрецов и ради собственного блага обратиться в истинную веру, так и она, жена его, его силою, страстью и убеждением тоже должна принять ислам.