Сети желаний

Живя жизнью выдуманных героев, преодолевающих вымышленные препятствия, я не обращал внимания на реальную бурлящую жизнь, в которой порой случались события, подобные извержению вулкана. Я не ликовал по поводу низложения династии Романовых, но и не печалился. Раненые, находившиеся на излечении в нашей больнице, встретили это известие радостно, как явный признак окончания войны. Временное правительство с новыми призывами — «Война до победного конца!» — попыталось возобновить военные действия; было организовано очередное провальное наступление, так называемое «наступление Керенского», но войска были уже деморализованы и не хотели воевать. Я довольно равнодушно встретил известие о том, что нахожусь не на окраине империи, а в суверенном государстве со всеми атрибутами власти, находящимися у Центральной Рады, которая начала формировать армию по национальному признаку. Счел это весьма благоприятным моментом для своей демобилизации, и в больницу уже ходил в гражданской одежде, став штатным сотрудником.

Покидать Киев у меня не было желания: здесь происходили события, которые я описывал в своем романе. Мне было интересно блуждать по узким улочкам Подола вместе со своими героями или, поднявшись в Верхний город, любоваться монументальностью строений, переживших княжескую междоусобицу, половецкие и татарские набеги, которые, словно волны, разбились об их скальную несокрушимость.

Крещатик, поразивший меня вначале красотой и помпезностью, с каждым днем становился все серее и малолюднее. Я мысленно все больше погружался в прошлое этого города и видел на месте центральной улицы болотистый овраг и небольшой ручей, давший впоследствии ей свое название. Александровская больница построена на склоне Кловского яра, носившего в те давние времена малоприятное название — Собачья тропа. Некогда чуть выше больницы был установлен дубовый крест, хранивший память о тех временах, когда город был обречен на вымирание, именно тут хоронили умерших от чумы. Здесь же находилась роскошная шелковичная роща, по которой мне нравилось прогуливаться в свободное время, и не верилось, что под землей, среди останков умерших, затаилась Черная смерть, ожидающая своего часа, чтобы заявить о себе.

Кому, как не мне, знать, насколько это опасно, как просто выпустить ее на волю. Достаточно распространить слух, что здесь спрятан клад, упоминаемый в одной из местных легенд, которыми так богат город, — тут же множество искателей приключений и сокровищ освободят «черного дьявола».

Я очень ясно представлял, как это может произойти. Уставшие от тайных ночных земляных работ кладоискатели возвращаются домой, вскоре чувствуют легкое недомогание, потом переходящее в лихорадку с сильным жаром, когда легкие рвет лающий кашель… Их жены и дети явятся проводниками «черного дьявола», вновь начинающего жатву смерти и стремящегося выбраться за пределы города, завоевать новые пространства и поразить новые жертвы. К счастью, пока это были только игры моего воображения.

С началом зимы[38]

 ситуация в городе стала еще тревожнее — слышались далекие орудийные раскаты, с каждым днем все приближающиеся. Вскоре и в самом городе стали звучать выстрелы — большевистское подполье подняло восстание, рассчитывая на помощь наступающих войск под командованием бывшего подполковника Муравьева и сына известного писателя Михаила Коцюбинского Юрия. В это время город представлял собой своеобразный пирог: где-то одержали победу восставшие, но на большей территории войска Рады удерживали свои позиции. Теперь в ход пошли не слова, лозунги, политические дуэли, а пули, гранаты, снаряды, и побежденным пощады не было. Однажды, возвращаясь домой, я стал свидетелем расстрела восставшими пленных сечевых стрельцов[39] на Бибиковском бульваре, но и войска Рады не церемонились с пленными, устроив массовые расстрелы захваченных участников вооруженного выступления в Арсенале. Восстание было подавлено, однако через несколько дней, после двухдневного артиллерийского обстрела, в Киев вошли войска Муравьева, и город содрогнулся. Расстреливали сечевых и бывших офицеров царской армии, на городскую буржуазию наложили контрибуцию, взяли заложников, грозя расстрелять их в случае ее невыплаты. Узнав о расстреле в Царском саду двух тысяч офицеров, занимавших нейтральную позицию по отношению к происходящим событиям, только из-за того, что они не расстались с офицерскими мундирами, я перекрестился, радуясь, что вовремя принял статус гражданского лица.