Севастополист

Нет, это было действительно смешно! А вдруг это не запись? Вдруг Инкер натурально чокнулся и повторяет одно и то же? Или, например, он говорил все это здесь, Крыму, за что его и выгнали? А может, это происходит параллельно с тем, как я за ним смотрю, – стрем, как сказали бы те же отпросы? И я уже покинул Пребывание, а он, несчастный, так и стоит там, так и повторяет, не заметив, что я ушел.

Я продолжал строить предположения – все они так или иначе намекали на сумасшествие друга, – но Крым твердо решил их разрушить. И в тот раз мне открылась тайна, которую я бы хотел не узнавать никогда.

– К сожалению, не все выдерживают Башню, – как бы в подтверждение моей догадки сказал Крым. – Она дает большие возможности, но…

Я не дал ему договорить – хотелось скорее узнать о судьбе друга.

– Инкерману не были нужны возможности! – нетерпеливо выкрикнул я. – Что ты ему такого рассказал, что он решил вернуться к Пребыванию? Ведь это должно быть что-то чудовищное! Я просто не пойму, как, проделав такой путь, можно было решиться выкинуть лампу!

Теперь уже Крым перебил меня. Он сделал это резко и не церемонясь.

– Инкерман никогда здесь не был.

– Никогда? – спросил я ошарашенно, пробуя на вкус страшное слово. Меня будто ударили по голове тяжелым предметом. Картинка, на которой был мой друг, застыла, а затем и вовсе исчезла – и вот я смотрел своим непонимающим, ищущим помощи взглядом то на белое полотно, то на Крыма.

– Тебе будет сложно понять поначалу, но это тоже наша работа, стимулирование твоего пути. Вот только на сей раз – непредвиденная и непреднамеренная.

Крым поднялся со своего места и вздохнул, словно утомленный разговором.

– К сожалению, мы не могли предполагать того, что случится с твоим другом. Но когда это произошло…

– Подождите… – Я был настолько ошарашен, что перешел на шепот. Но в голове гудело, будто бы там поселился рой пчел. Я пытался зашептать, перешептать его. – Инкермана вы тоже завербовали?

– Видишь ли, – медленно сказал Крым. – Не все так просто. Побудь один, тебе это теперь необходимо. А когда ты все поймешь – я буду рядом.

После этих слов Крым ушел, оставив меня в пустом зале. Вначале я просто сидел, ничего не соображая, но мысли постепенно возвращались, я стал осматриваться и заметил на стуле недалеко от меня круглый предмет. Подвинулся, протянул руку и взял его – это оказался небольшой шар, по центру которого я обнаружил кнопку. Недолго думая, нажал на нее – не было никаких сомнений, что Крым не просто так оставил ее здесь, а для меня, специально.

На полотне снова возникло изображение, и я увидел Инкера. Но на сей раз видимость была четче, и я заметил, как друг прислонился к стеклу и тяжело дышал.

– Инкер, – позвал его я в глупой надежде, что друг отзовется. Но, конечно же, это была просто запись. Инкер с экрана не видел меня. Он только тихо шептал, сосредоточенно глядя в одну точку:

– Я попаду вниз, я попаду вниз!

А затем на экране начался ужас. Фигура Инкермана, стоявшего возле стекла, начала уменьшаться, и я увидел наконец, где он находится. Это была открытая площадка Созерцания – S-Порт. Вокруг него ходили люди, стояли скамейки и зеркала, но Инкер не интересовался ими. Он смотрел вниз – туда, где далеко внизу простирался родной Севастополь.

Изображение сменилось, и я увидел, как он летит на ватрушке. Вот занимает место, вдавливает рычаг, набирает высоту и скорость… Рядом, в других ватрушках, находились люди – они много говорили и смеялись: никого из них я не знал и не помнил. Мне хотелось увидеть где-нибудь рядом Фе. Или себя. Или хотя бы того же Крыма. Но никого из них не было.

Инкерман летел высоко вверх – насколько позволяли возможности ватрушки. Он давно оторвался от людей, и теперь я снова видел его лицо крупным планом. Оно мелко дрожало и все было словно в поту, а губы шептали, не зная усталости, и этот шепот врезался мне в мозг, жалил его, ввинчивался в сознание и память, чтобы остаться там – уже до конца моей жизни.

Мне не забыть этот шепот:

– Я попаду вниз… Попаду вниз.

Он все-таки сошел с ума, с горечью понял я. И как только я это подумал, Инкерман на экране отпустил рычаг ватрушки, встал во весь рост и не раздумывая прыгнул. Все произошло так стремительно, что я не успел даже ахнуть. До меня не сразу дошло, что случилось, – изображение исчезло, и перед глазами снова возникло белое полотно.

Он полетел вниз – вот что случилось. Мой друг Инкерман разбился, потому что так захотел сам.

Я почувствовал, как в маленьком зале вдруг стало очень тепло, и воздух запах чем-то терпким и сладким. Мне захотелось встать – бежать к Кучерявому, выяснять: как же так? Как такое могло случиться? Но как только сделал пару шагов, я ощутил тяжесть в теле: оно вдруг показалось мне гигантским бесформенным мешком, набитым всяким мусором, но настолько тяжелым, что его не поднять и не сдвинуть с места. Я упал на ближайшие стулья и, закрывая глаза, заметил, как струится из стен зала, концентрируясь и клубясь в воздухе, густой розовый дым.

И я успокоился.

Инкер не пришел ко мне во сне. Я больше его не видел.