Читаем Севастопольская хроника полностью

Ему было знакомо строгое лицо вновь прибывшего, с глубоко насеченными преждевременными морщинами и горьковатыми складками в углах упрямого властного рта.

Его поразил взгляд, тяжелый и несколько скорбный, упрямый подбородок, бугристые, суровые брови и легкая, не сразу заметная седина.

Осипов глядел на круглое лицо контр-адмирала, на борцовскую шею, на плотного литья, широкие, полные плечи и морщился, словно бы вспоминая что-то.

Рассказывая мне об этом, контр-адмирал Жуков улыбался, качал крупной головой и сквозь неудержимый смех говорил:

– Сидим так минуту-другую, молчим, словно на пари, кто кого перемолчит. Вижу, что он, чертяка, не заговорит первым, ладно, думаю, я ведь хозяин. «Яшка, говорю, а ты все такой же: ни черта тебя время не тронуло, такой же ершистый и колючий!..» А он мне в ответ: «Признал, товарищ адмирал?» – «Признал», – говорю и встаю из-за стола. Встал и он. Обнялись. Двадцать один год не виделись!.. После гибели под Верхним Услоном «Ташкента» и «Дельфина» оба попали во взвод конной разведки: Яшка командиром, а я рядовым бойцом… Много воды утекло… Теперь он под мою команду прибыл… Почему сразу не признался? Проверял, не забурел ли я на большой должности…

В Одессу Осипов приехал из-за постигшего его семью большого несчастья – ослепла жена. Здесь творил чудеса знаменитый офтальмолог профессор Филатов. С надеждой на искусство профессора-глазника он и упросил командование перевести его сюда из Мурманска, хотя душой тянулся на Балтику, где начиналась его морская служба сначала в минно-машинной школе, а затем и на крейсере «Рюрик».

Такова схема жизни Осипова. А каков же он сам?

Когда я ехал сюда, в уме возникали образы моряков революции: Маркина, Дыбенко, Железнякова, Душенова.

Похож ли он на них? Ведь он тоже моряк Октябрьской революции и соратник Кирова.

А может быть, он лавреневский Годуй или треневский Швандя?

…Вошел краснофлотец с горячим флотским борщом и жареным мясом. Осипов спросил, пью ли я вино. Я чуть не сказал: «Его же и монаси приемлют», но вовремя одумался и просто кивнул.

Полковник наклонил носик синего чайника над эмалированной кружкой. Красное, чуть мутноватое вино лилось легко, и, признаюсь, мне стало хорошо и просто после того, как вино из эмалированной кружки перекочевало в мой желудок.


Как известно, на передовой дороги не асфальтируются, но зато регулярно обстреливаются. Здесь шофером может быть лишь артист своего дела. Таким и был Петя Широков, шофер полковника.

Только мы выехали со двора, начался минометный обстрел: противник никогда не пропускает выезда полковника в батальоны. Широков обернулся и, молча глядя на полковника, спросил, куда ехать.

– К Соловью-разбойнику! – сказал Осипов.

– Через обстрел? – спросил Широков.

– А ты знаешь другую дорогу?

– Нет!

– Так чего спрашиваешь?

Шофер дал газ, и старый шарабан, который его водитель ласково называл «эмочкой», трясясь и завывая, поднимая тяжелую коричневую пыль, понесся с такой энергией, будто под колесами была не пашня, а автострада.

Мы ехали то по жнивью, то по пахоте, порой заваливаясь набок, подпрыгивая на взгорках. Казалось, что эта бешеная езда никогда не кончится.

Над головой голубое, чистое и глубокое небо.

Справа от пыльного, заросшего проселка – теплое, синее море, сады пестрые, сверкающие, как бухарское сюзане.

Сколько же цветов и красок природа дарит Югу!

Янтарь кукурузным початкам, лилово-коричневый лак «синеньким» – так здесь называют баклажаны, кармин – помидорам и литое золото с белой тонкой насечкой – коже медовых дынь…

А как сверкают на делянках среди подсохших плетей арбузы!

Все это богатство давно налилось соками, выспело и томится, изнывает, как невыдоенная корова, а убирать урожай некому.

Лишь на зорях, когда нет перестрелки, пробираются на баштаны с метками матросы, смельчаки пластуны. Набьют мешки плодами, затем нанижут у мешков на уголках уши, прихватят их тонкими и прочными корабельными линьками и с быстротой молнии змеиным ходом – в балочку либо за лесную посадку, а то и в кукурузу и оттуда тянут некупленный товар.

Иногда противник открывает по добытчикам беглый огонь чуть ли не изо всех родов оружия.

Бывает, что противник и сам соблазнится сочными арбузами да сладкими дынями. Хитро лезет, да находятся и похитрее… но об этом рассказ впереди.

Полковник Осипов приказал шоферу проскочить обстреливаемую полосу и завернуть в батальон майора Жука – он занимал позицию у железнодорожной ветки на Вознесенск.

Мы не проехали, а буквально пронеслись через простреливаемое место. Вот что значит содержать мотор и ходовую часть в идеальном состоянии. Правда, внешний вид машины был ужасен. В мирное время шофер получил бы за это «фитиль», а теперь его хвалили за то, что машина полковника была отлично закамуфлирована, то есть вымазана лиманной грязью. К тому же правая сторона переднего ветрового стекла была вся в трещинах, как молодой лед после удара каблуком, – мина разорвалась поблизости. Сажая меня на переднее сиденье, Осипов заметил, что я замешкался.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наши ночи и дни для Победы

Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца
Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца

Роковые сороковые. Годы войны. Трагичная и правдивая история детей, чьи родители были уничтожены в годы сталинских репрессий. Спецрежимный детдом, в котором живут «кукушата», ничем не отличается от зоны лагерной – никому не нужные, заброшенные, не знающие ни роду ни племени, оборванцы поднимают бунт, чтобы ценой своих непрожитых жизней, отомстить за смерть своего товарища…«А ведь мы тоже народ, нас мильоны, бросовых… Мы выросли в поле не сами, до нас срезали головки полнозрелым колоскам… А мы, по какому-то году самосев, взошли, никем не ожидаемые и не желанные, как память, как укор о том злодействе до нас, о котором мы сами не могли помнить. Это память в самом нашем происхождении…У кого родители в лагерях, у кого на фронте, а иные как крошки от стола еще от того пира, который устроили при раскулачивании в тридцатом… Так кто мы? Какой национальности и веры? Кому мы должны платить за наши разбитые, разваленные, скомканные жизни?.. И если не жалобное письмо (песнь) для успокоения собственного сердца самому товарищу Сталину, то хоть вопросы к нему…»

Анатолий Игнатьевич Приставкин

Проза / Классическая проза / Современная русская и зарубежная проза
Севастопольская хроника
Севастопольская хроника

Самый беспристрастный судья – это время. Кого-то оно предает забвению, а кого-то высвобождает и высвечивает в новом ярком свете. В последние годы все отчетливее проявляется литературная ценность того или иного писателя. К таким авторам, в чьем творчестве отразился дух эпохи, относится Петр Сажин. В годы Великой отечественной войны он был военным корреспондентом и сам пережил и прочувствовал все, о чем написал в своих книгах. «Севастопольская хроника» писалась «шесть лет и всю жизнь», и, по признанию очевидцев тех трагических событий, это лучшее литературное произведение, посвященное обороне и освобождению Севастополя.«Этот город "разбил, как бутылку о камень", символ веры германского генштаба – теории о быстрых войнах, о самодовлеющем значении танков и самолетов… Отрезанный от Большой земли, обремененный гражданским населением и большим количеством раненых, лишенный воды, почти разрушенный ураганными артиллерийскими обстрелами и безнаказанными бомбардировками, испытывая мучительный голод в самом главном – снарядах, патронах, минах, Севастополь держался уже свыше двухсот дней.Каждый новый день обороны города приближал его к победе, и в марте 1942 года эта победа почти уже лежала на ладони, она уже слышалась, как запах весны в апреле…»

Петр Александрович Сажин

Проза о войне
«Максим» не выходит на связь
«Максим» не выходит на связь

Овидий Александрович Горчаков – легендарный советский разведчик, герой-диверсант, переводчик Сталина и Хрущева, писатель и киносценарист. Тот самый военный разведчик, которого описал Юлиан Семенов в повести «Майор Вихрь», да и его другой герой Штирлиц некоторые качества позаимствовал у Горчакова. Овидий Александрович родился в 1924 году в Одессе. В 1930–1935 годах учился в Нью-Йорке и Лондоне, куда его отец-дипломат был направлен на службу. В годы Великой Отечественной войны командовал разведгруппой в тылу врага в Польше и Германии. Польша наградила Овидия Горчакова высшей наградой страны – за спасение и эвакуацию из тыла врага верхушки военного правительства Польши во главе с маршалом Марианом Спыхальским. Во время войны дважды представлялся к званию Героя Советского Союза, но так и не был награжден…Документальная повесть Овидия Горчакова «"Максим" не выходит на связь» написана на основе дневника оберштурмфюрера СС Петера Ноймана, командира 2-й мотострелковой роты полка «Нордланд». «Кровь стынет в жилах, когда читаешь эти страницы из книги, написанной палачом, читаешь о страшной казни героев. Но не только скорбью, а безмерной гордостью полнится сердце, гордостью за тех, кого не пересилила вражья сила…»Диверсионно-партизанская группа «Максим» под командованием старшины Леонида Черняховского действовала в сложнейших условиях, в тылу миллионной армии немцев, в степной зоне предгорий Северного Кавказа, снабжая оперативной информацией о передвижениях гитлеровских войск командование Сталинградского фронта. Штаб посылал партизанские группы в первую очередь для нападения на железнодорожные и шоссейные магистрали. А железных дорог под Сталинградом было всего две, и одной из них была Северо-Кавказская дорога – главный объект диверсионной деятельности группы «Максим»…

Овидий Александрович Горчаков

Проза о войне
Вне закона
Вне закона

Овидий Горчаков – легендарный советский разведчик, герой-диверсант, переводчик Сталина и Хрущева, писатель и киносценарист. Его первая книга «Вне закона» вышла только в годы перестройки. «С собой он принес рукопись своей первой книжки "Вне закона". Я прочитала и была по-настоящему потрясена! Это оказалось настолько не похоже на то, что мы знали о войне, – расходилось с официальной линией партии. Только тогда я стала понимать, что за человек Овидий Горчаков, поняла, почему он так замкнут», – вспоминала жена писателя Алла Бобрышева.Вот что рассказывает сын писателя Василий Горчаков об одном из ключевых эпизодов романа:«После убийства в лесу радистки Надежды Кожевниковой, где стоял отряд, началась самая настоящая война. Отец и еще несколько бойцов, возмущенные действиями своего командира и его приспешников, подняли бунт. Это покажется невероятным, но на протяжении нескольких недель немцы старались не заходить в лес, чтобы не попасть под горячую руку к этим "ненормальным русским". Потом противоборствующим сторонам пришла в голову мысль, что "войной" ничего не решишь и надо срочно дуть в Москву, чтоб разобраться по-настоящему. И они, сметая все на своем пути, включая немецкие части, кинулись через линию фронта. Отец говорил: "В очередной раз я понял, что мне конец, когда появился в штабе и увидел там своего командира, который нас опередил с докладом". Ничего, все обошлось. Отцу удалось добиться невероятного – осуждения этого начальника. Но честно могу сказать, даже после окончания войны отец боялся, что его убьют. Такая правда была никому не нужна».

Овидий Александрович Горчаков

Проза о войне

Похожие книги