Севастопольская страда [СИ]

Сталин с большим интересом прочитал записку командующего Крымфронтом. Взвешенность и трезвый расчет, без какого-либо элемента шапкозакидательства и лести в сторону партии и правительства, а также лично товарища Сталина, вызвал симпатию у вождя к генералу. Он был полностью согласен с тем, что предлагал комфронта Рокоссовский, но его горькие ошибки с другими командующими фронта; Хозиным, Курочкиным, Власовым, а также с Тимошенко и Хрущевым, заставляли вождя не торопиться с принятием окончательного решения.

Вопрос о подчинении флота армии временно повис в воздухе, но эти нисколько не помешало планам командующего по защите Севастополя. Цепко держа пальцы на горле адмирала Октябрьского, Лев Захарович Мехлис вел контроль, за процессом исправления ошибок.

Пользуясь занятостью командующего и некомпетентностью Мехлиса в морских делах, комфлота отчаянно бился с ним за каждый транспорт, крейсер и эсминец, отправляемый в Севастополь. Чего только он не говорил, чем только не мотивировал невозможность отправки транспорта или корабля с сегодня на завтра.

На первых порах это ему с грехом напополам удавалось, но тут Филипп Сергеевич получил подлый удар ниже ватерлинии от своих товарищей по цеху. Писуны есть всегда и ретивые и толковые. Первых большинство и пользы от их письменных известий с гулькин нос, но вот рапорты толковых всегда в цене.

Не только в Севастополе, но и в штабе Черноморского флота были офицеры по типу майора Широкина, письма которых оказались ценным подспорьем для генерала Рокоссовского и его штаба. Именно благодаря ним, командующий и представитель Ставки потребовали от адмирала отправлять боеприпасы и орудия не только на больших кораблях, но задействовать для этих целей сторожевики, морских охотников, тральщики, подлодки, а также всевозможные шхуны, баркасы, сейнеры благо море было спокойным.

— Незамедлительно! — таким было требование зловредного Мехлиса, обвиненного в пособничестве Гитлеру, с указанием точного срока выполнения. Октябрьский попытался начать дискуссию, но его так крепко припечатали, что ноги сами понесли адмирала по указанному адресу.

Как в этот момент адмирал… «не любил» и Рокоссовского, и Мехлиса, и неизвестных «писунов», своими письмами открывавших глаза командованию. В том, что «писуны» были своими, говорило то, что на слова о невозможности отправки в Севастополь большого количества кораблей в виду ограниченной возможности разгрузки пирсов Севастопольской бухты, абсолютно сухопутный Мехлис приказал адмиралу разгружать суда в Балаклаве и Казачьей бухте.

— Англичане и французы сто лет назад легко перебрасывали под Севастополь все необходимое для своего войска из Балаклавы. Мы, что не можем сделать этого сейчас? — сразил адмирала наповал своим вопросом представитель Ставки.

С какой бы радостью он разнес бы в клочья затаившегося «писуна», но пока, чтобы не быть раздавленным безжалостной «секирой» Мехлиса, не лишиться своих звездных петлиц и взамен не получить клеймо гитлеровского пособника, он должен был крутиться из всех сил. А там, даст Бог, сочтемся.

Выполняя требования Мехлиса и Рокоссовского, которые день ото дня, становились все более жесткими и конкретными, Филипп Сергеевич не оставлял надежду на то, что все это временное явление. Что нарком Кузнецов сможет отстоять интересы флота перед Ставкой. Что подчинение флота командующему Крымским флотом не случится, и он по-прежнему останется в ведении Закавказского фронта.

Это имело огромное значение, так как, находясь в подчинении маршалу Буденному, флот имел главную задачу по охране черноморского побережья Кавказа и Закавказья, и оказывал Крыму временную поддержку, по приказу Ставки или командующего фронтом. Ведь в случаи переподчинения адмирала Октябрьского тандему Рокоссовского и Мехлиса, флот становился частью обороны Крыма. Полностью безразличные к нуждам и чаяниям флота, эти новоявленные командиры ради удержания Севастополя безжалостно бросят его в топку сражения, нисколько не заботясь о сохранности кораблей, что для адмирала было смерти подобно.

Каждую ночь адмирал ложился с мыслью о судьбе его флота, с надеждой, что нарком сумеет убедить Сталина о вредности такого решения, но не случилось. Севастополь для Сталина оказался важнее флота. Для соблюдения приличия, вождь проконсультировался с Кузнецовым, с Василевским, с Мехлисом, после чего Ставка временно изъяла Черноморский флот из подчинения Закавказского фронта и передала его Крымскому фронту.

Полученный приказ Ставки стал для адмирала Октябрьского страшным ударом, но как оказалось — это были лишь цветочки. Беда, как известно не приходит одна. В тот день, когда глотая скупые мужские слезы, Филипп Сергеевич пытался крепиться из последних сил, коварная судьба нанесла ему ещё один удар.

Один из транспортов шедший в Севастополь с запасом топлива подорвался на минах и погиб. Положа руку на сердце, следует признать, что это был не первый случай, когда идущий в Севастополь транспортный корабль погибал на своих же минах.