Севастопольский блиц

Само зрелище заслуживает отдельного разговора. Что уж там и говорить – мы с супругом были потрясены происходящим, он в большей степени, я в меньшей. Мой Шарль вообще в преддверии этого, как они это называли, «теста», буквально извелся. И было отчего. Эти колдуны привели для сравнения из другого мира самого настоящего Наполеона Первого, перед которым мой муж трепетал. Я тоже имела предчувствие, что все его опасения в смысле родства окажутся не напрасными, а предчувствия редко меня обманывали. В Европе все кому не лень болтали о не вполне законном происхождении Наполеона Третьего, да вот только доказать никто ничего не мог. Но эти чародеи докажут… И, если родство не подтвердится – нам конец. И позор на веки вечные: вместе с обсуждением факта незаконнорожденности Шарля непременно будут смаковать и мою историю, историю моей матери^[31] и так далее. Я этого не переживу, а мой супруг и подавно. Из императорской четы мы просто превратимся в разоблаченных самозванцев, и нашим уделом будут насмешки и плевки, в том маловероятном случае, если нас не раздавят как мерзких паразитов сразу после «теста». Я не вижу никаких дальнейших перспектив в этом случае – и это притом, что я совсем не склонна сгущать краски и впадать в уныние. Такого рода позор – это вещь вне всякого ранга.

Пока устроенное маленькой чародейкой представление двигалось к своей кульминации, я даже не пыталась молиться за благополучный для нас исход. Все равно он был уже давно предопределен. Я просто желала насладиться последними минутами, пока еще считалась императрицей… Кроме того, представление и вправду завораживало; во время его в помещении царила напряженная и благоговейная тишина, и только голос маленькой мадмуазель звучал торжественно и гулко. По мере того как истина все отчетливей вырисовывалась над двумя Наполеонами в виде искристого узора, я нервничала все больше. Где она, моя всегдашняя невозмутимость, которую я считала одним из основных своих достоинств? Я переминалась, производила какие-то нервные жесты… И вот он – момент, когда все стало окончательно ясно. Все увидели несоответствие узоров – а это значило, что прямого родства между этими двумя людьми нет… Дочь Афродиты бесстрастно объявила об этом. Ну вот и все. Какой-то вздох пронесся по комнате; а может быть, мне это лишь показалось… Или это оборвались нити той слабой надежды, что до последнего питали мы с мужем…

Дальше все происходило точно в каком-то тумане. Шарль, бледный, с блуждающими глазами, оказался рядом со мной. Взял за руку ледяными пальцами. И в этот момент неведомая сила мягко вытолкнула нас прочь из этой комнаты, в коридор, точно показывая, что отныне мы уже никому не интересны. В коридоре, помимо конвоя из остроухих солдаток, не было ни души; да, собственно, мы для мира перестали существовать. Больше всего мне хотелось теперь умереть. Тяжесть такого позора мне было не вынести… Но как мне умереть? То есть – нам?

Шарль остановился. Приблизился ко мне вплотную Поцеловал мою руку… Заглянул в глаза – и в глубине его зрачков я увидела разверстую бездну.

– У меня есть… – медленно, каким-то не своим голосом проговорил он, – средство от позора…

И он достал свой пистолет, хорошо мне знакомый.

– Хорошо, – спокойно ответила я, – надеюсь, там два заряда?

– Да, – ответил он. – Ты готова?

– Я готова, – сказала я и закрыла глаза. – Только не промахнись… Я не хочу мучиться.

– Я не промахнусь, – услышала я и сразу же что-то твердое и холодное прикоснулось к моей груди напротив сердца.

Я услышала грохот выстрела и сразу вслед за тем – еще один. Но боли я не ощутила, лишь струю воздуха там, куда упиралось дуло пистолета. Как же так?

Я открыла глаза. И то, что предстало моему взору, было до такой степени поразительным и неожиданным, что я застыла изваянием, ничего не понимая. Вместо того чтобы увидеть окровавленное тело моего супруга, я узрела Шарля вполне живого, но, Боже, в каком виде! Он весь блестел и сверкал, и переливался радужными вспышками. Спиной и руками он упирался в стену, и тоже смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и с его ресниц, волос, на пол осыпались мелкие блестящие частички. Он весь был усыпан ими! И тогда я посмотрела на себя. Да ведь и я тоже усыпана этими блестками! Что такое?! И это вместо того чтобы лежать и истекать кровью, медленно остывая? Вместо смерти, которую мы предпочли позору? Проклятые колдуны заколдовали наш пистолет!