Севастопольский блиц

На этот раз так получилось, что мы с отцом Александром шагнули внутрь средоточия Флоренс Найтингейл плечом к плечу. Я открывала дорогу, а аватар Отца прикрывал меня своей мощью, сметающей с дороги все препятствия. Когда из темноты на нас бросилось что-то вроде собаки Баскервилей – темное, мохнатое, зубастое и с горящими адским огнем глазами – отец Александр сказал «Изыди, сатана!» и отшвырнул Зверя Бездны прочь одним коротким жестом, за которым последовала ослепительная вспышка и затихающий вдали вой сущности, отброшенной во тьму внешнюю. После этого порождения тьмы бежали не к нам, а от нас. И вот мы внутри, в самом средоточии, стены которого обклеены страницами газет, сочащихся гноем и ядом лжи. На самом видном месте портрет человека, у которого лохматые седые бакенбарды сочетаются с прищуренными глазами и брезгливой гримасой на лице. Подпись под портретом гласит, что это виконт Пальмерстон, величайший из всех британцев в истории. Эго Флоренс сидит в углу за низеньким столиком, и скрючившись при свете тусклой масляной лампы, читает какую-то газету.

– Уходите, – обернувшись, кричит оно нам, – вы, русские, плохие, очень плохие! Так пишут в «Морнинг пост», так пишут в «Таймс», так пишут в «Дейли Ньюс» и «Дейли Телеграф»… Я ненавижу вас, потому что каждый день читаю в газетах, какие вы жестокие, как без всякой пощады убивали несчастных турок, которые спасалась вплавь с потопленных вами кораблей! Я никогда не была в России и вы, русские, не сделали мне ничего плохого, но я буду ненавидеть вас, потому что так положено каждой честной британке и патриотке своей страны!

Мы с отцом Александром переглянулись.

– Ах, вот оно что, – задумчиво произнес аватар Отца, – интересно…

– Я не особо сильно увлекалась политикой, – ответила я, пожав плечами, – но, насколько я понимаю, у нас там было все то же самое, но только в гораздо большем масштабе. Грамотность населения достигла ста процентов, и к тому появились радио, телевидение и интернет…

– И Голливуд, – нахмурившись, сказал аватар Отца, – впрочем, это уже не важно. Я вижу, что этот мир уже охвачен той же болезнью, что и все вышележащие миры девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков. Просто я не ожидал, что это начнется так рано. Лечить надо не только эту конкретную женщину, но и весь мир. Вы обратили внимание, с какой готовностью прочие европейские страны стали плясать под британскую дудку, едва речь зашла об ограничении российского влияния?

– Обратила, – ответила я, – но задачу спасать весь этот мир лучше ставить перед Серегиным, и он будет лечить его огнем и мечом. А мы с вами сейчас пришли сюда для того чтобы спасти эту конкретную душу от опоганившей ее скверны лжи и предрассудков.

– Естественно, – сказал отец Александр. – Я сейчас начну обряд экзорцизма, вы при этом будете контролировать психику пациентки, а Лилия там, наверху, проследит за здоровьем ее тела.

– Да дядюшка, – донеслось откуда-то издалека, – я уже за ней слежу, можете начинать. Раз, два, три…

Отец Александр вытянул в сторону Эго свою правую руку и начал читать молитву, размеренно и четко проговаривая каждое слово:

– Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! Боже Вечный, избавивший род человеческий от пленения дьявольского, избавь дочь Твою Флоренс от всякого действия духов нечистых, повели нечистым и лукавым духам и демонам отступить от души и от тела дочери Твоей Флоренс и больше не пребывать в ней отныне и присно и во веки веков. Да бегут они от имени Твоего святого, и единородного твоего Сына, и животворящего твоего Духа, от создания рук Твоих. Да очищена она будет от всякого искушения дьявольского, преподобно, и праведно, и благочестно поживает, сподобляем пречистых тайн единородного Сына Твоего и Бога нашего: с Ним же благословен ecи, и препрославен, с Пресвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков! Аминь!

Как только отец Александр обратился к Святой Троице, газеты на стенах разом вспыхнули, и с их пылающих страниц на пол окарачь полезли разные уродцы, вроде особо откормленных тараканов и пауков. Эго Флоренс Найтингейл завизжало (ибо леди положено бояться насекомых) и с ногами запрыгнуло на стол. Вот тут уж пришлось поработать мне: подпрыгивать и давить ногами эту мерзость. При этом мне казалось, что многие из этих уродцев в адском огне целуют и лижут раскаленные сковородки (те, что лгали языком), другие же (пишущие журналисты) суют свои шаловливые пальцы в приемные горловины массивных чугунных мясорубок. Но все когда-нибудь кончается; догорели и лживые газеты, открыв чисто побеленные стены. Последним отец Александр сорвал со стены портрет виконта Пальмерстона, пробормотав, что этого кадра и в самом деле лучше всего отдать Серегину. А на месте этого портрета тут же возникла картина, изображающая деву Марию, что держит в руках расшалившегося младенца.