Читаем Север и Юг полностью

Маргарет заметила удивленный взгляд мистера Торнтона, и ее раздосадовало толкование ее мнения мистером Беллом, которое хозяин милтонской фабрики мог неправильно понять.

– Хотел бы я показать тебе нашу Хай-стрит и площадь Рэдклиффа, – продолжил мистер Белл. – Я специально не упоминаю наши колледжи, чтобы в своих суждениях о чарах Милтона уважаемый мистер Торнтон не приводил в пример местные фабрики. У меня имеется полное право на критику родного города. Не забывайте, я милтонский парень.

Его слова рассердили мистера Торнтона больше, чем он ожидал. Ему действительно было не до шуток. В другое время он позабавился бы этим немного брезгливым осуждением Милтона, где жизнь бурлила и противоречила привычкам оксфордского академика. Но в данный момент, раздраженный и задетый за живое, он бросился на защиту того, что даже не было серьезно атаковано.

– Я не считаю Милтон образчиком английских городов.

– Вы говорите о его архитектуре? – насмешливо спросил мистер Белл.

– Нет! Мы слишком заняты, чтобы уделять внимание обычной внешней красоте.

– Не называйте красоту «обычной», – мягко поправил его мистер Хейл. – Она впечатляет нас с детства и до самой старости. Каждый день нашей жизни.

– Подождите немного, – сказал мистер Торнтон. – Вспомните, что мы не греки, для которых красота являлась мерой всех вещей. Ведь именно благодаря им мистер Белл теперь может рассуждать о приятном досуге и развлечениях. Я не презираю греков, но в то же время и не подражаю им. В моих венах течет тевтонская кровь. В этой части Англии в ней почти нет примеси другой крови, и мы сохранили язык и дух предков. Для нас жизнь – это не время для развлечений, а время для действий. Наша слава и красота возникают из внутренней силы, которая ведет нас к победам и помогает преодолевать материальные ограничения и трудности. Здесь, в Даркшире, мы ведем себя как тевтонцы и ненавидим законы, придуманные для нас где-то в далекой столице. Мы хотим, чтобы нам позволили быть самими собой. Чтобы никто не лез к нам со своим несовершенным законодательством. Мы отстаиваем самоуправление и противостоим централизации.

– Короче, вы хотите вернуть семивластие. Именно об этом я и говорил нынешним утром. Вы, жители Милтона, не почитаете прошлого. Вы – верные поклонники Тора.

– Если мы не почитаем прошлого, как вы, жители Оксфорда, то это потому, что нам больше нравятся вещи, которые можно применять непосредственно в нашей настоящей жизни. Прекрасно, когда изучение прошлого ведет к предсказанию будущего. Но сейчас люди руководствуются новыми обстоятельствами, и будет лучше, если опыт начнет указывать нам, как действовать в ситуациях, непосредственно затрагивающих наше существование. То есть трудности нужно встречать и преодолевать в настоящем, а не откладывать их на будущее. Тогда и будущее будет иным. Не мудрость прошлого помогает нам в настоящем. Нет! Многим людям легче говорить об утопии, чем о долге следующего дня. Однако когда долг выполняется другими, кто-то тут же кричит: «Стыдитесь! Так нельзя!»

– Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите. Не снизойдете ли вы, люди Милтона, сообщить Оксфорду о ваших трудностях? Вы ведь к нам еще не обращались.

Мистер Торнтон рассмеялся.

– Я уже ссылался на обстоятельства, тревожившие нас в последнее время. Мы прошли через ряд забастовок, которые оказались весьма вредными и затратными. Лично я понес большие убытки. Тем не менее последняя забастовка заслуживает уважения.

– Заслуживающая уважения забастовка? – переспросил мистер Белл. – Вы далеко зашли в служении Тору.

Маргарет почувствовала, что мистер Торнтон огорчился таким поворотом беседы – его серьезные слова были превращены в банальную шутку. Она попыталась изменить ход разговора, уходя от темы, которая была неинтересной для мистера Белла и слишком важной для мистера Торнтона.

– Моя кузина Эдит написала, что печатный ситец в магазинах Корфу гораздо лучше и дешевле, чем в Лондоне.

– Правда? – спросил ее отец. – Я думаю, что Эдит, как всегда, преувеличивает. Ты веришь ей, Маргарет?

– Она так написала, папа.

– Тогда этот факт не вызывает у меня сомнений, – сказал мистер Белл. – Маргарет, моя вера в твою искренность так велика, что я готов распространить ее и на кузину. Думаю, она не могла преувеличивать.

– Разве мисс Хейл славится правдивостью? – с нескрываемой злостью спросил мистер Торнтон.

Он тут же прикусил язык. Кто он такой? И почему ему вдруг захотелось пристыдить ее подобным образом? Каким язвительным и циничным он был этим вечером, раздосадованный долгой разлукой и упоминанием имени, которое могло, по его мнению, принадлежать более успешному поклоннику. Пребывая в дурном настроении, с трудом контролируя себя, он сначала пререкался с пожилым джентльменом, который шутками и беспечной речью пытался сделать вечер более приятным, – ведь он встретился со своим старым другом, знакомым ему многие годы. И вот теперь он так бестактно обидел Маргарет!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Князь Курбский
Князь Курбский

Борис Михайлович Федоров (1794–1875) – плодовитый беллетрист, журналист, поэт и драматург, автор многочисленных книг для детей. Служил секретарем в министерстве духовных дел и народного просвещения; затем был театральным цензором, позже помощником заведующего картинами и драгоценными вещами в Императорском Эрмитаже. В 1833 г. избран в действительные члены Императорской академии.Роман «Князь Курбский», публикуемый в этом томе, представляет еще один взгляд на крайне противоречивую фигуру известного политического деятеля и писателя. Мнения об Андрее Михайловиче Курбском, как политическом деятеле и человеке, не только различны, но и диаметрально противоположны. Одни видят в нем узкого консерватора, человека крайне ограниченного, мнительного, сторонника боярской крамолы и противника единодержавия. Измену его объясняют расчетом на житейские выгоды, а его поведение в Литве считают проявлением разнузданного самовластия и грубейшего эгоизма; заподазривается даже искренность и целесообразность его трудов на поддержание православия. По убеждению других, Курбский – личность умная и образованная, честный и искренний человек, всегда стоявший на стороне добра и правды. Его называют первым русским диссидентом.

Борис Михайлович Федоров

Классическая проза ХIX века