Север и Юг

Мистер Белл вышел на цыпочках из комнаты и спустился в кабинет, где он разжег камин и начал рассматривать стоявшие на полках книги. Ему хотелось отвлечься от грустных мыслей, но каждый том пробуждал воспоминания о его умершем товарище. После двухдневного присмотра за Маргарет это знакомство с библиотекой Хейлов могло быть переменой занятий, но не переменой мыслей. Он обрадовался, когда услышал голос мистера Торнтона, окликавшего служанок у двери. А Диксон в тот момент бесцеремонно игнорировала свои обязанности. С появлением служанки миссис Шоу к ней пришли мечты о прежнем величии Бересфордов и о том «положении» (как ей нравилось это называть), которого ее молодая хозяйка была лишена и которое благодаря Богу ей теперь возвращали. Беседа со служанкой миссис Шоу, во время которой она – якобы для назидания Марты – умело выясняла подробности, связанные с бытом и системой влияний в особняке на Харли-стрит, еще больше укрепила ее самодовольство и высокомерие в отношении к жителям Милтона. Несмотря на прежнее благоговение перед мистером Торнтоном, она кратко и смело сообщила ему, что этим вечером он не сможет увидеть никого из обитателей дома. Соответственно, случился конфуз, когда вопреки ее заявлению мистер Белл открыл дверь кабинета и окликнул его:

– Мистер Торнтон! Это вы? Прошу вас, зайдите. Я хотел бы обсудить с вами несколько вопросов.

Мистер Торнтон прошествовал в кабинет, и Диксон пришлось вернуться в кухню, где она быстро восстановила свое самоуважение, рассказав двум другим служанкам невероятную историю о карете сэра Джона Бересфорда с шестеркой лошадей, когда он был шерифом графства.

– Даже не знаю, что вам сказать, – произнес мистер Белл. – Просто мне грустно сидеть в комнате, где все напоминает о покойном друге. Однако Маргарет и ее тетя должны побыть наедине друг с другом.

– Миссис… э-э… ее тетя уже приехала? – спросил мистер Торнтон.

– Да, со служанкой и всем прочим. Кто мог подумать, что она так быстро примчится! Теперь мне придется тащиться в «Кларендон».

– Вам не нужно ехать в гостиницу. В нашем доме имеется пять или шесть свободных спален.

– Хорошо проветренных?

– Думаю, в этом вопросе вы можете довериться моей матери.

– Тогда я сбегаю наверх, пожелаю обеим леди спокойной ночи и пойду вместе с вами.

Мистер Белл отсутствовал почти полчаса. Мистер Торнтон начал сердиться. Его ожидало много дел. Он с трудом нашел время, чтобы съездить в Крэмптон и справиться о здоровье мисс Хейл.

Когда они вышли из дома, мистер Белл сказал:

– Извините, но мне пришлось задержаться в гостиной. Миссис Шоу намерена завтра же вернуться домой – как она говорит, из-за беременной дочери. Она хочет, чтобы Маргарет поехала с ней. Но сейчас бедная девочка годится для поездки в Оксфорд не больше, чем я для полета в синие небеса. Затем Маргарет справедливо заметила, что у нее тут остались друзья, которых она должна повидать, что ей нужно попрощаться с некоторыми людьми. Тетя перебила ее и начала жаловаться, что в последнее время часто забывает о старых друзьях и подругах. Потом Маргарет разрыдалась и сказала, что она рада уехать из города, в котором так много страдала. Я не знал, на какую чашу весов бросить голос. Короче, завтра я возвращаюсь в Оксфорд.

Мистер Белл замолчал, словно задал вопрос, однако его спутник ничего не ответил. В мыслях мистера Торнтона звучало эхо произнесенных слов: «Так много страдала». Вот, значит, как она запомнила эти восемнадцать месяцев в Милтоне, даже в своей горечи невыразимо ценных для него и не идущих в сравнение с остальной радостью жизни. Потеря ее родителей, несомненно, уважаемых людей для него, не могла отравить воспоминание о тех неделях, днях и часах, когда прогулки в две мили приносили ему наслаждение, потому что каждый шаг приближал его к ней. А затем, уходя по тому же пути, он вспоминал о новых гранях ее характера и его приятной остроте. Да! Что бы ни случилось с ним за кругом его чувств к Маргарет, он никогда не смог бы говорить о том времени – когда ежедневно виделся с ней… когда держал ее в объятиях – как о периоде страданий. Несмотря на ее уколы и дерзости, для него это было время королевской роскоши в сравнении с той нищетой, которая прокралась к нему и свела предвкушение счастливого будущего к убогой жизни без надежд и страхов.