Север и юг

– Можешь не объяснять, – мягко произнёс хозяин дворца и, выхватив с блюда одну красную ягоду, раздавил её пальцами, с бездумной жестокостью размазывая по ладони сладкий сок. – А вот я свою мать ненавижу. Столько зла, сколько она, никто мне не сделал, даже братец, который через день трясёт саблей и грозится снести мне голову… Когда я был юн, то не понимал, куда пропадают люди, которые милы моему сердцу. Кормилица, нянька, учитель словесности – я до заката могу перечислять, а список имён не иссякнет. А потом, когда мне исполнилось тринадцать, я привязался к одному человеку, всем сердцем прикипел. Он был умён, этот мальчик, кланялся и просил, чтобы я держал это в тайне… Но мать всё равно узнала и продала его на рудники, где добывается мирцит, – нежного гаремного раба, чья кожа не знала солнца. Он там не протянул и трёх дней.

«Вот, значит, в чём дело».

– У тебя во дворце нет рабов, – произнесла Фог задумчиво.

Хозяин дворца не солгал ни единым словом; может, недоговорил что-то, но правды не исказил – или, по крайней мере, был уверен в том, что всё это правда. Не подталкивал её ни к чему; не давил. Щурил только тёмные глаза, чуть вытянутые к вискам, – и ждал.

– Верно, – улыбнулся он тонко. – А ты наблюдательная.

– Как твоё имя?

– Ачир.

По спине у неё пробежали мурашки.

«Как сладкоголосая птица… О чём думала мать, называя его так? Участь птицы – жить в клетке».

– И чего же ты хочешь, Ачир, от киморта из Шимры? – спросила она, отбросив беспокойство.

Сын михрани был умён; это значило, что он хотя бы не станет поступать опрометчиво и просить об услуге, которую не сможет получить.

– Двенадцать морт-мечей, – ответил он без колебаний, и его прелестное лицо стало на мгновение жёстким, почти пугающим. – Ровно на два больше, чем у моего брата и у матери, вместе взятых. Тогда я стану настоящим рагди и смогу изменить Кашим, как того желаю.

Фог склонила голову набок, задумываясь, учитывали ли его подсчёты те четыре клинка, которые она на днях сломала во дворце у михрани… Что же касалось просьбы, то всё было сложнее, чем на первый взгляд.

Первым порывом стало ответить согласием. Ачир вызвал безусловную симпатию – и своим умом, и темпераментом, и тем, что покончил с рабством хотя бы в собственном дворце, явно намереваясь распространить это на весь Кашим. С другой стороны, пока город, пусть и охваченный пороками, как болезнью, находился в равновесии. Братья, соревнуясь за титул рагди, сдерживали друг друга, а михрани умело манипулировала ими и не стеснялась обращаться за помощью к другим своим сыновьям. В итоге купцы в Кашиме процветали…

… но в основном за счёт работорговли и контрабанды.

«Чем будет жить город, когда то, что составляет основу его благополучия, рухнет? – вкрадчиво шептал мерзкий голосок, ратующий за то, чтобы бросить всё как есть и бежать. – Чего будет стоить его жителям настоящая война между братьями?»

Ответов не было.

Ачир, точно зная о терзавших её сомнениях, обронил как бы между прочим:

– Говорят, люди видели у тебя ученическую печать…

Фогарту бросило в пот.

«Это что, угроза?»

– Ужасный исход для всего Кашима, – ответила она, с трудом скрывая волнение. – Ведь если бы подобные вести дошли до Шимры, то за сбежавшей ученицей явились бы сразу трое кимортов… Пятеро, если её учитель, к примеру, был особенно уважаемым в цехе, – уточнила она, припомнив, перед кем ручался за неё Алаойш. – И ученице, конечно, неприятно было бы прервать путешествие, но для неё бы это обернулось всего лишь десятью годами работы во благо цеха. Но если бы попутно выяснилось, что ученицу похитили и она с трудом спаслась… Не думаю, что киморты из Шимры отличают одного работорговца от другого, а его, в свою очередь, от благочестивого обитателя Кашима. Впрочем, – повысила она голос, едва не сорвавшись на хрип, – это всё лишь теоретические рассуждения. Не припомню, чтобы я кому-то показывала здесь свою печать.

Ачир моргнул, то ли изображая замешательство, то ли действительно растерявшись, а затем потянулся за пиалой для чая:

– О, без сомнения. Я-то хотел узнать другое: в целом ученикам кимортов можно выполнять заказы?

– Можно, если они несложные, – быстро ответила Фог.

– А чем определяется сложность?

– Ну… гордостью ученика? – предположила она, пожав плечами. – Что посчитаешь простым, за то и берёшься.

«По крайней мере, так учитель говорил».

– А ты гордая? – с прищуром поинтересовался Ачир.

– Нет, – сказала Фогарта резко. А затем вспомнила, что творила в последнее время, и понуро призналась: – То есть да. Очень гордая.

Он кивнул, нисколько не смущённый таким ответом:

– Значит, ничто не мешает тебе взяться за морт-мечи.

Фог хотела было возразить, что она ещё не согласилась, но затем поняла, что хочет ему помочь. Просто так – вопреки разумным доводам в пользу побега из города, с учётом даже того, что михрани почти наверняка станет её злейшим врагом, а сам Кашим, возможно, погрузится в кровавую междоусобицу…

Поддержать Ачира было правильно – так подсказывало её сердце.