Северная корона. По звездам

Но это оказался его брат – младший брат, о котором Андрей почти не говорил, но которого, кажется, любил. Она видела его всего лишь пару раз, и, кажется, с тех пор он почти не изменился – только стал еще крепче и шире в плечах. А вот светло-грифельные, обрамленные светло-коричневыми ресницами глаза еще больше повзрослели, и в них появилось что-то неуловимо мартовское: жесткое, настороженное, ожидающее отовсюду подвоха и готовое нападать, чтобы защититься. Правда, в глазах Никиты было и еще кое-что – в них до сих пор оставался юношеский максимализм, смешанный с дерзостью, и толика отлично скрываемой печали: то ли тоски по дому, то ли усталости, то ли желания быть кому-то нужным. А впрочем, может быть, ей это просто показалось.

– Ничего страшного, переживу, – без доли юмора ответил Насте Ник. – Это ты ухаживаешь за могилой?

Рыжеволосая девушка кивнула. Никита удовлетворенно покачал головой.

– Думаю, он доволен, – словно сам себе сказал Кларский и похлопал ладонью по граниту памятника. – Неплохо смотрится. Незнакомые люди, видя этого парня, – он указал глазами на ангела, – будут думать, что его поставили хорошему человеку.

Он понимал, что несет бред, но ничего умнее придумать не мог. К тому же Ник начал все сильнее осознавать, что Марта нет в живых и что из-за своей подземной двери он никогда не выйдет. Разве что только в день Страшного суда.

– Андрей был хорошим человеком, – мягко сказала Настя, осторожно, с нежностью опуская бордовые розы на могилу. – Не всегда, но… Я не могу по-другому судить. Не хочу. – В ее голосе была жалость. Не к себе, не к Андрею, а к их больным, как изломанные ледяные цветы, чувствам.

– Мама, – позвала ее дочка, до этого с любопытством разглядывающая Ника из-за ее спины.

– Полина, потом, – поспешно сказала рыжеволосая. – Я разговариваю с дяденькой.

Дяденька едва заметно поморщился. Его так пока еще никто не называл.

– Мама, я папе тоже хочу цветочки дать, – деловито сказала девочка, чуть-чуть шепелявя, и протянула вперед руку с зажатыми в ней двумя белоснежными лилиями. Они отлично гармонировали с нежно-розовым сарафанчиком.

– Папе? – поднял бровь Ник. Само слово «папа» было для него каким-то незнакомым, неприятным даже.

Настя замешкалась, и в серо-зеленых глазах опять появился испуг. Она никогда и не думала, что родственники отца Полины встретятся с девочкой.

– Серьезно? – продолжал изумленно Никита. – Он что, – парень в который раз кивнул на зеленый холмик, как на живого человека, только молчащего, – ее отец?

– Отец, – не стала ничего скрывать девушка.

Никита давненько так не удивлялся. На какое-то мгновение у него даже дар речи пропал. Чего? Март – папа? Что она несет? Как это вообще случилось? У таких, как его старший брат, детей не может быть априори. Откуда у него дочка? Как у грубого, жесткого Андрея могла родиться маленькая хорошенькая голубоглазая девочка в милом розовом сарафанчике? Бред же? Полный бред. Может, рыжая лжет ему? А какая ей с того выгода? Да и малявка сама сказала: «Папа», он не ослышался.

– Да, он ее отец, – повторила девушка, видя, как снежным комом растет в серых глазах Никиты недоверие.

* * *

Андрей так и не узнал, что стал отцом. Да она сама слишком поздно узнала об этом, а потом, не веря в беременность, ревела как сумасшедшая. Сначала хотела избавиться от ребенка – все подружки, да и сестра советовали ей это сделать. «На фига тебе ребенок от непонятно кого?» – твердили Насте одни. «Как ты будешь одна его воспитывать?» – горячились другие. Мама осталась нейтральна, сказав, что будет уважать любой выбор дочери, отец был жутко недоволен и хоть не кричал, не упрекал, но смотрел так, что Настя чувствовала себя какой-то дворовой девкой, нагулявшей ребенка непонятно от кого. Единственным человеком, поддержавшим девушку, была ее начальница, в адвокатской конторе которой работала Настя.

– Это, конечно, целиком твое решение, – сказала она задумчиво, глядя в окно на дождливое низкое серое небо. – Но знай, дорогая, что ребенок – собственный ребенок – это кое-что особенное. Я не знаю, как объяснить тебе это, Настя. Возможно, меня поймут лишь женщины, ставшие матерями, поэтому не буду распинаться по поводу того, что свое дитя – это частичка тебя, твое счастье, твоя кровиночка и прочее, прочее, прочее. Скажу только одно. Когда-то давно я тоже думала о том, рожать мне или нет. В результате родила двух близняшек, девочек. Хоть я почти не занималась ими, выбрав карьеру, я очень любила их. Очень, Настя, поверь. И ни разу не пожалела о своем выборе.

– Но у вас же только одна дочка – Оля… – вспомнилась Насте высокая симпатичная спокойная девушка, изредка приходящая к матери в контору.

– Уже одна, – подозрительно спокойно сказала ее начальница. – Вторая умерла, когда ей было семнадцать. Но не про это я хотела сказать тебе. А про то, что когда это случилось, я в полной мере осознала: смерть ребенка – это страшно, безумно страшно. И неважно, сколько ему лет – семнадцать или месяц. Ты об этом помнить всю жизнь будешь. Да-да, я уверена, что будешь.

– Почему же?