Северная Корона. Против ветра

Единственное, что скрашивало бледность комнаты, был вид за окном – через прямоугольное окно виднелась густая изумрудная крона чуть шумящих на ветру деревьев, над которыми обыденно торжествовало синее небо, украшенное огромными кучевыми облаками. Вид за окном хоть и был красивым, даже немного сказочным, но показался Марте крайне странным. Правда, она не могла понять, почему.

– Мама, – позвала обескураженная девушка, но голос ее был очень слаб и тих. Эльвира Львовна даже не услышала его.

– Мама, – громче повторила Марта, садясь в кровати – голова ее немножко кружилась, но в остальном вроде бы она была в порядке. Вот только на правой руке Марте что-то очень сильно мешало. Ее пальцы на ней почему-то не могли двигаться.

Девушка подняла вверх руку и огромными глазами уставилась на гипс, уродующий ее хрупкую ладонь с длинными тонкими пальцами. Несколько секунд Марта зачарованно смотрела на правую руку, не понимая, что произошло, а потом вдруг закричала – негромко, но жалобно, с болью.

Эльвира Львовна тут же проснулась. Увидев, что дочь пришла в себя, но кричит, огромными глазами глядя на руку, женщина бросилась к ней и обняла, принявшись успокаивать.

– Марта, солнышко, что случилось? Почему ты кричишь? Что случилось? Тебе больно? Скажи маме, где тебе больно? – твердила она, гладя дочь по спине.

– Рука, мама! Мама, моя рука! – с отчаянием говорила Марта, дыша так, словно ей не хватало воздуха – тяжело и очень глубоко напрягая мышцы шеи и высоко вздымая грудь. – Что с ней?! Что?

О том, что же произошло с Сашей, Никой и другими участниками драмы, девушка ни разу не спросила, хотя Дионов закрыл ее собой от пуль, а Ника была ее любимой сестрой.

Поврежденные пальцы… Марту волновали поврежденные пальцы. Ее самый большой страх. Страх, который воплотился в жизнь. И уничтожил в ней музыканта.

Марта не могла в это поверить. Она рыдала все громче и громче, не в силах остановить себя. Не может быть. Она больше не скрипачка… Она никто… Она играть не сможет!

– У тебя два пальца сломаны, – прошептала Эльвира Львовна, беззвучно плача вместе с дочерью. – Но это не страшно, Марта, кости срастутся, переломы закрытые, все будет хорошо, хорошо… ты опять будешь играть!

– Нет, – Марту трясло от рыданий. Она не могла остановиться. – Я теперь как инвалид! Я не смогу! Ты же знаешь! Знаешь это!

– Будешь!

Но ее дочь, видимо, так не считала. У нее началась самая настоящая истерика, и когда в плату вошли Юля и Константин Власович, Марте уже вкалывала успокоительное медсестра. Девушка вновь заснула на несколько часов, и когда проснулась, почти не разговаривала, только смотрела в потолок безразличным взглядом. Она не помнила, что произошло вчера ночью, и как так вышло, что она повредила руку, но лечащий врач сказал ее родителям, что это нормальная реакция: немудрено, что после такой эмоциональной травмы, которую пережила Марта в коттедже, у нее возникла частичная амнезия, как механизм защиты на травмирующую ситуацию. Страшный день просто-напросто выпал из ее памяти.

– Вспомнит все, – уверенно заявил врач Эльвире и Константину с важным видом. – А пока что пусть отдыхает. Когда вспомнит, с милицией… пардон, с полицией пообщается. Очень уж они хотят с ней поговорить как со свидетельницей.

Но буквально спустя два часа выяснилось, что доктор оказался не прав.

Марта, которая ни с кем не разговаривала – только с мамой иногда, и которая отказалась, чтобы в палате находились Юля или отец, вдруг произнесла отсутствующим голосом, глядя в потолок:

– Мама, а Ника знает?

– Что? – встрепенулась Эльвира Львовна.

– Знает, что со мной?

Женщина промолчала, вспомнив, что племянница уехала с каким-то парнем неизвестно куда, а Марта согласилась стать подставной невестой ее бывшему жениху Александру. Правда вскрылась почти сразу же, как Марту доставили в больницу – Юля и Надя все рассказали. Если честно, Эльвира Львовна боялась, что, придя в себя, дочка тут же начнет спрашивать про Сашу, который спас ей жизнь, но она почему-то не делала этого.

– Мне надо позвонить Нике, – все тем же отсутствующим голосом сказала длинноволосая девушка. Вид у нее был хуже некуда: обреченный и усталый. И почему-то она путано соображала.

– Зачем? – удивилась ее мать.

– Сказать ей, что я не приду… Если она не знает, что я в больнице.

– Куда не придешь? – посмотрела на нее в изумлении Эльвира.

– Мы в кино договорились пойти, – тихо сказала Марта. – Но. Мам, правда, я смогу играть? – В голосе ее послышались новые слезы.

– Что? – переспросила удивленно женщина. – Что ты сказала?

– Мама, я боюсь, боюсь, что не смогу больше играть, – на глазах девушки вновь появились слезы, которые она тут же смахнула здоровой левой рукой и с ненавистью глянула на гипс на правой. – Если я не смогу… играть, мне незачем будет жить.

– Доченька, какое кино? – тревожно уставилась на Марту ее мама, пропустив последние страшные слова, хотя по идее должна была обратить внимание именно на них.