Северная сторона сердца

— Вы несколько раз обращались ко мне во время лекции, но потом, когда я подошла к выходу со сцены и поздоровалась с вами, вы меня проигнорировали. Почему?

Дюпри глубоко вздохнул, расстегнул пиджак и положил руки на бедра. Затем оглянулся через плечо, дабы убедиться в том, что остальные члены команды не смотрят на них, и, чуть подавшись к ней, заговорил:

— Я не хотел искажать ваше впечатление от лекции своим вниманием; я отдаю себе отчет в том, сколько зла может принести интерес инструктора к следователю.

Она недоверчиво посмотрела на него.

— Нет, дело не в этом. Если так, вы бы делали это с самого начала. Но я почувствовала ваш интерес, даже Эмерсон его заметил, а потом вы будто про меня забыли. Вы нарочно дразнили меня, обращаясь со мной как с самонадеянной выскочкой.

Дюпри молча смотрел на нее, и Амайя была уверена, что он не ответит. Но внезапно агент сказал:

— Я не дразнил вас. Во время лекции мне нужно было ваше внимание, а затем — ваша ярость, которая, несомненно, повлияла на вашу работу. Я получил и то и другое. В чем-то вы правы: лекция не случайно была посвящена инспектору Скотту Шеррингтону и тайным жертвам. В течение нескольких недель я подозревал, что мы столкнемся с похожим случаем; свидетельства последних часов позволили выбрать новый подход. Мы будем работать над этой гипотезой.

— Но почему я?

Лицо Дюпри напряглось.

— Не стоит заблуждаться. Главное — наше расследование, и если сегодня вы здесь, то лишь потому, что, по моему мнению, ваше участие может быть нам полезно.

— Я прекрасно знаю свое место; я заместитель начальника убойного отдела и сама расставляю приоритеты. А вот вы, скорее всего, ошибаетесь. На месте преступления вы разговаривали со мной так, как будто я курсант из вашей академии. Да, я не прошла стажировку в ФБР, но знаю, как себя вести. В любом случае ваше объяснение не отвечает на мой вопрос.

Дюпри раздраженно отвел взгляд; казалось, он вот-вот уйдет, но внезапно агент снова повернулся к ней и недоверчиво улыбнулся.

— Вы серьезно? Вместо письменного отчета вы наклеили стикеры и написали несколько замечаний. Вам удалось вывести из себя даже Джонсона, самого мирного парня на свете. Я не буду отвечать на ваш вопрос. Может быть, когда-нибудь, но не сегодня. Сегодня вы были важным инструментом, и хорошо, что вы про это не знали. Если б вы знали заранее, то вели бы себя иначе. Надеюсь, мы забудем о том, как непочтительно вы допрашивали судмедэксперта… и то, как дерзко вели себя возле крыши.

— Вы меня не знаете, — возразила она.

— Это точно. Вот почему я сегодня здесь; мне нужно было знать, сколько в вашем поведении позерства, а сколько настоящего таланта, ловкости и, прежде всего, интеллекта. — Он усмехнулся. — А еще мне хотелось проверить, не повысится ли ваше самомнение, когда вы убедитесь в том, что правы.

Амайя нахмурилась.

— Как, например, сейчас… — пробормотал Дюпри.

— Самомнение? — Она покачала головой, теперь с пониманием, и прошептала: — Вам это сказал Эмерсон…

Дюпри повернулся и пошел в сторону следователей, ожидавших у входа в дом.

— Эмерсон тут ни при чем. Не забудьте сдать отчет до восьми. Три профиля, Саласар.

Глава 8

Инструмент

Академия ФБР, Квантико, штат Вирджиния

Пятница, 26 августа 2005 года

Время текло необычайно медленно. Амайя мысленно проговаривала свой доклад, пока не выбилась из сил. Наступил обеденный перерыв, аппетита у нее не было, но она все же отправилась в столовую с группой других европейских полицейских. У входа столкнулась с агентом Эмерсоном, который как раз в этот момент выходил из кафе. Амайя поздоровалась, но Эмерсон презрительно отвернулся, не удосужившись даже сделать вид, что не заметил ее. Вечером намечалось еще два занятия: по международной мафии и преступлениям на море (международные перевозки, проверка контейнеров в портах). Амайя по-прежнему была рассеянна. Она с грустью осознавала, что все еще подавлена и не может перестать слышать в голове голос, который, как эхо, повторяет, что она совершила ошибку. То, как она представила свой доклад, выводы, сделанные относительно профиля… Амайя не слушала Дюпри, когда тот упрекал ее в дерзости, и наверняка подписала собственный приговор, осмелившись выложить все, что думает. Теперь она понимала, что с ней играли, как кошка с мышкой. Подобно кошке, они забавлялись, поддразнивая ее порыв, ее нетерпение, а потом бросили, измученную и разочарованную. Голова ее раскалывалась от нахлынувших образов: убийства, вскрытия, фотографии, показания… Дюпри был предельно ясен. «Главное — общее дело». «Сегодня вы были инструментом». Она чувствовала себя опустошенной, как одаренный ребенок, которому родители позволяют ложиться поздно, но при этом заставляют играть для гостей на пианино.