Северные новеллы

Пока мы принимали смену, я краем глаза наблюдал за Бешеным. Собаку словно подменили. Это была сама покорность, само послушание! Живо разняв подравшихся Маньку и Бурана, он неотрывно глядел на тепляк. Когда вышла смена — три человека, которым предстояло ехать на отдых в барак и которых наш новый вожак видел впервые,— он даже не облаял людей. Щелкнул бич, и собаки понесли нарту обратной дорогой, подняв снежный вихрь.

Казалось бы, с Бешеным произошла чудесная метаморфоза — он стал послушным, покорным псом, и вызвана она была понятными причинами. Пес обрел хозяина — человека и добился высшей среди ездовых собак «должности» — стал вожаком. Но это только нам казалось.

Через восемь часов на буровую приехала вторая смена. И вот что парни рассказали... Когда возле барака с собак сняли упряжь, в Бешеного тотчас вселился дьявол. Он бросился на рабочего и хватил его клыками за ногу. От укуса парня спасли толстые собачьи унты. Вожак бесновался восемь часов кряду, буквально не давал ребятам выйти из барака. Но вот настало время ехать на буровую второй смене. И едва люди, бичом и выстрелом отогнавшие собаку, подошли к нарте, вновь произошла неожиданная метаморфоза: подскочил Бешеный и позволил надеть на себя упряжь.

И такое непонятное поведение вожака продолжалось пятый месяц, по сей день. В упряжке был как шелковый, на свободе — сам сатана! Причем смена нрава происходила мгновенно, без какого-либо перехода. И еще одну странную особенность подметили за Бешеным. Он не терпел, ну прямо выходил из себя, если мы ласкали других собак. Стоило мне только подойти к псу и потрепать по загривку — вожак со всех ног наскакивал на нас, сначала злобно кусал, отгонял пса, а затем принимался за человека.

Мы терялись в догадках, пока не пришли к единодушному выводу: Бешеный с патологическими отклонениями: природа-матушка по ошибке наделила его порцией агрессивности и злобы, рассчитанной на десятерых.

В геологических партиях царит сухой закон — и оружие под рукой, и дикая тайга рядом, мало ли что взбредет в голову подвыпившему человеку,— но под Новый год начальник достал наш НЗ — медицинский спирт, которым пользовались для растирания от простуды и обморожения. Пришлось граммов по сто на брата — выпивка чисто символическая для крепких, закаленных на нелегкой работе, продубленных морозом мужчин.

И вот в самый разгар веселья, если позволительно назвать весельем развлечение одичавших без женского догляда бородатых мужиков, дурашливо дерущих глотку под трехрядку, кто-то из буровиков приоткрыл дверь. Делали мы это довольно часто, чтобы проветрить горницу от табачного дыма и жара, исходившего от раскаленной докрасна «буржуйки». Через минуту- другую, когда спертый сизый воздух становился свежим и прозрачным, дверь закрывали.

В барак ворвался Бешеный. Мы замерли от неожиданности. До этой минуты вожак разбойничал на улице и никогда не входил в человеческое жилище. Он с ненавистью, именно с ненавистью, втянул расширенными ноздрями воздух и без предупредительного лая и рычания хватил клыками одного, другого... Начальник геопартии запустил в четвероногого гангстера чайником с крутым кипятком, причем ошпарил себе руку. Бешеный ухитрился увильнуть и от чайника, и от летевших брызг и проскользнул в приоткрытую дверь.

Кровоточащие раны смазали йодом, перевязали. Решили миром: утром пристрелить вожака. Горбатого могила исправит; Бешеного излечит только пуля — она давненько его ищет.

Проснувшись, немного остыли. Начальник геопартии предложил применить к Бешеному крайнее средство: переломить сатанинский нрав пса побоями. Однажды на Чукотке я был свидетелем подобной экзекуции. Бичом лечили злобную ездовую собаку, которая насмерть загрызла две дюжины своих соплеменниц и покусала погонщика. И что же? Вылечили. Точнее, переломили. Она четко поняла, что кусать людей и загрызать насмерть себе подобных возбраняется. Нет, вовсе это не жестокость. Жестокость — когда отвозят на живодерню старого и больного пса, годами служившего верой и правдой своим хозяевам. А здесь вовсе не жестокость. Необходимость.

Роль экзекутора выполнял начальник геопартии. Будто бы собираясь запрягать собак, он подошел к нарте. Бешеный, само послушание, подбежал к человеку. Вместо упряжи тот пристегнул вожаку ошейник с длинным поводком, привязал конец к стволу ближайшей лиственницы.

Наш начальник был здоровенным мужиком. Бич в его руке с посвистом вспарывал воздух, удары сыпались один за другим. Зрелище было тягостное...

Помнится, получив двенадцать — пятнадцать ударов, тот агрессивный пес с Чукотки вдруг лег на землю, жалобно поскуливая и часто-часто виляя хвостом, на брюхе пополз к человеку. Этой позой, этими жестами собака выразила полное подчинение. Рано или поздно так поступит всякий пес, злобный нрав которого люди решили переломить побоями.

Но Бешеный и не думал подчиняться. Он метался на привязи, стоя на задних лапах, весь подавшись вперед, лязгал клыками.

Начальник геопартии отбросил бич, сдвинул на затылок ушанку.

— Бесполезно, ребята,— сказал он.— Это не собака. Это выродок.