Северный гамбит

— Мы уже обжились, всё стало казаться как дома. Правда, в самой первой траншее старались бывать поменьше и не выглядывать, ваши снайперы там за два дня убили еще шестерых — лишь на участке нашего батальона. Но в остальном всё было тихо, и мы уже втайне смеялись над теми, кто пугал нас ужасами русского фронта. Несколько раз пролетали самолеты, но не бомбили и не обстреливали, и мы надеялись, так будет и дальше. Откровенно скучали, поскольку нечем было заняться, и писали письма домой. А после — это был ужас! Мощный обстрел, когда даже земля вся дрожит и горит — и не только ваши пушки, но и эти дьявольские «катюши». Я лежал на дне траншеи и боялся поднять даже руку, думая, когда же это кончится! Это был настоящий Верден, всё вокруг было просто перепахано, стерто в пыль! А когда обстрел прекратился, мы услышали шум ваших танков — совсем близко! Они наступали прямо за сплошным огневым валом от разрывов снарядов, который прошел через наши позиции подобно плугу! А русские солдаты бежали за танками или ехали на броне — и прыгали в окопы прямо нам на головы! Мы не успели опомниться, как они закидали нас гранатами, а затем ворвались в траншеи, очень злые! Это было страшно, мы побросали оружие и подняли руки, а нас убивали, крича: «Эсэс!» Когда же всё кончилось, нас осталось два десятка от роты и меньше сотни от всего батальона, про других не знаю. Нас согнали в кучу и смотрели с ненавистью, как на приговоренных. А мы не эсэс, нам нечего делить с русскими! Я хочу всего лишь вернуться домой живым, и будь проклят фюрер, Рейх, а заодно и наш король, который втянул нас в эту безумную авантюру!

— Вы сказали, что прибыли на фронт восьмого сентября. В плен попали двенадцатого, так откуда же у вас эта листовка, если за эти дни наши самолеты не бросали на вашем участке агитационный материал?

— Господин следователь, так это знают все! На Восточном фронте обязательно надо иметь в кармане ваш «пропуск» на такой случай, как у меня. Это дает лишний шанс на жизнь. Если вам не повезло подобрать, значит, надо добыть где угодно.

— И кто же вам дал «пропуск в плен»?

— Какой-то немецкий солдат из части, которую мы сменяли. И не дал, а продал за пачку сигарет.

Еще один протокол допроса

— Назовите себя.

— Свен Цакриссон, господин следователь. Подданный Шведского королевства.

— Тогда, поскольку Швеция и СССР не пребывают в состоянии войны, вы не можете считаться военнопленным. И как бандит, захваченный на нашей территории с оружием в руках в момент совершения преступления, подлежите немедленному расстрелу.

— Нет! Господин следователь, это не по закону! Я же не сам пришел, меня пригнали! Меня вообще никто ни о чем не спросил! Разве я виноват, что фюрер сговорился с нашими сыскарями?

— Из уголовных? За что сидел?

— Кража со взломом, господин следователь. Оставалось совсем немного, а после честно решил завязать. Как вдруг меня продали как скотину на работу в Германию — только на работу, не на войну! Я был подсобником на верфи в Киле, подай-принеси. Затем им пришла разнарядка послать на фронт такое-то число наименее необходимых для производства — меня и вписали! Как, не знаю, я этих бумаг в глаза не видел. Там на верфи еще турки работали, так слухи ходили, что их тоже так в германскую армию гребли, не знаю, правда или нет. Своих-то немцев жалко, и квалификация опять же! И вот я здесь.

— Приходилось ли лично расстреливать наших советских людей?

— Нет, господин следователь! Это меня расстреливали всё время. А я и оружия почти в руках не держал!

— Поясните.

— Да что тут непонятного, господин следователь? Вот положено всех новоприбывших, особенно иностранцев и штрафных, казнью повязывать: ваших расстреляли, вы этого не прощаете, все знают. Так где же столько партизан наловить? Вот и повелось, уже месяца три как, точно не знаю… Берут обычно кого-то из «хиви», чтобы крикнуть что-то могли, переодевают в вашу форму или в штатское, и они партизан изображают. Ну, а я подсуетился, очень уж на фронт не хотелось… И выучить нетрудно: «Смерть немецким оккупантам», «За родину, за Сталина», «Гитлер капут, суки». И конечно, патроны холостые у расстрельного взвода. Тут главное упасть вовремя, не раньше и не позже. Или, уже в своей форме, я с фотоаппаратом бегал, делал вид, что снимаю.

— То есть не фотографировали, а делали вид? Зачем?

— А вы представьте, господин следователь, сколько пленки, бумаги, химикатов и времени требуется, чтобы сделать и выдать фото каждому из участвовавших? И в деле копию оставить. Нет, вначале и на самом деле снимали и вручали — но после оказалось слишком затратно. Вот роли и играем.

— То есть вы лично в казнях не участвовали?

— Господин следователь, я про передачи вашего радио знаю! Как там умные люди категорически советовали этих дел всеми силами избегать, поскольку не простите! Что лучше уж в тюрьму живым, чем убьют в бою или после расстреляют.

— Повесят. Уличенным в зверствах против гражданского населения и военнопленных у нас положена петля, а не расстрел.

— Тем более, гражданин следователь! Я, может, и вор, но не дурак же!