Северный пламень

— Ответьте мне, генерал, ради чего мы все тут мучаемся? — осмелев, спросил Микола. — Почему бы не заключить мир с царем и не прекратить все это?

— Эти же вопросы задают и в Стокгольме, — понизив голос, криво усмехнулся Левенгаупт. — Знаете ли, мой добрый друг, что король, если в следующем году не закончит войну, закончит весьма печально?

— Даже так? — брови Кмитича взметнулись. — То есть его могут низложить?

— Запросто, полковник! Это в лучшем случае. Ведь сами рассудите: наш король не появлялся в Стокгольме лет восемь, как уехал бить датчан. Трудно также сказать, что здесь мы обороняем рубежи нашего королевства, как можно было сказать, когда вы с королем громили московитов под Нарвой и саксонцев под Ригой. Тут мы ничего не обороняем, просто гоняемся за Петром, как за зайцем на охоте. А у этого зайца страна огромная, есть где бегать, прятаться и не давать нам генерального сражения. Александр Великий тоже зашел очень далеко — до Индии. Но ведь македонский царь подчинял себе пройденные страны: Египет, Финикию, Палестину, Персию… Мы же себе никого не подчиняем, а просто пытаемся разбить убегающего от нас царя. Но вот вопрос, сможем ли? Я что-то сомневаюсь.

«Дело плохо, если уж сам Адам Левенгаупт разоткровенничался, — подумал Микола, слушая возмущенный спич генерала, — возможно, что и Аврора была права, когда говорила, что Карл в опасности. Может, его в Стокгольме и вправду задумали низложить и самим договариваться о мире с царем? Очень может быть! Нужно срочно передать то секретное письмо Карлу. Может, оно уже и запоздало, но может, и нет…»

В это время царь Петр, собравший вокруг себя почти сорокатысячную армию — все, что пока осталось после катастрофы под Головчином, — получал от своих доносчиков сведения как полностью бредовые, так и верные. В двадцатых числах августа Головкин писал из лагеря от Дубровки, что посланные из Мстиславля в Могилев для добычи сведений о Левенгаупте евреи Марко Савельев и Юда Самойлов сообщили, что там находятся только шведские маркитанты и евреи, покупающие харч, но куда двигается сам генерал, никто не знал. На Могилевской почте московским шпионам сказали, что Левенгаупт из Вильны вышел с двадцатью тысячами человек. Стакельберг якобы из Гданьска пошел с двенадцатью тысячами французского войска в Польшу и уже вышел оттуда, но есть ли при нем шведы — неясно. 28 августа Петр в очередной раз проверил силу своего неприятеля, в очередной раз убедившись, что Карл его сильней: под Добром князь Голицын атаковал авангард шведов, но вскоре сам был атакован основными силами Карла и вынужден был отступить. Но на этот раз царь остался доволен поражением. Голицын не допустил паники, сохранил строй при отходе. «Я такого порядочного действа от наших солдат не слыхал и не видал», — писал Петр, явно радуясь хотя бы этому…

Остановка корпуса Левенгаупта в Долгинове заставила Петра I предположить, что Левенгаупт движется к Двине. Петровскому генералу Боуру послали приказ подойти к Орше и «иметь подвиги» против шведского генерала, когда тот станет «чинить диверсии», пойдет к Полоцку или продолжит путь к королю. Даже партиями в 200 коней добыть достоверные данные московитам не удавалось, и Петр указывал проводить глубокую разведку силами трех и более полков. И только 23 августа царь уверился, что граф направляется именно к Карлу XII. Ну а немецкий генерал Боур же еще сомневался насчет того, куда же двинет Левенгаупт: то ли на северо-восток — на Полоцк и Великие Луки, то ли на юго-восток к Могилеву, где якобы его шведские части наводят мост. Эту ложную информацию сообщил Боуру посланный им из Горок очередной шпион-еврей. На 19 июля 1708 года под командой Боура было 14 000 пехоты и кавалерия.

Будучи послан за главной армией короля, Боур не мог организовать нападений на колонну Левенгаупта, но, наблюдая за ней, он замедлял ее продвижение.

Кроме коней, скота, хлеба и денег Левенгаупт подчищал с литвинских местечек и финансовые документы, расписки, привилегии польских королей на шляхетские имения, декреты трибуналов Великого княжества Литовского и постановления земских судов. Выдавливая денежные контрибуции, генерал приказывал сажать в тюрьмы местных администраторов, состоятельных евреев, мещан и шляхту, саботирующих контрибуцию.

23-го сентября корпус дошел до Шклова, этого седьмого по размеру и числу жителей города Литвы после Вильны, Могилева, Бреста, Слуцка, Менска и Полоцка. Точнее, дошли до Нового Шклова. Старый добрый Шклов, это знаменитое местечко литвинских стеклодувов, был разрушен и сожжен еще в 1580 году в лихолетие Ливонской войны вторгнувшимися в Литву московитскими войсками Ивана IV по прозвищу Ужасный. Позже город восстановили, но на новом месте, на правом берегу Днепра. Шклов ныне принадлежал верному союзнику Карла XII великому гетману литовскому, графу Заславскому, быховскому и дубовенскому, старосте брестскому Яну Казимиру Сапеге. Поэтому корпус Левенгаупта приняли вполне гостеприимно. Тут уже не требовалось никого арестовывать и силой выбивать контрибуцию.