Северный ветер

Еще только светает, а в доме Гайлена уже полно народу. Некоторые здесь ночевали. Сонные, измученные, они, кряхтя, одеваются. Гайлен наскоро набрасывает пиджак. Не успевает начать разговор с одним, как вокруг уже толпятся, вмешиваются, оспаривают, дают советы. Гайлен охрип, и, хотя в комнате прохладно, он то и дело вытирает пот с лица.

Дверь в соседнюю комнатку открыта. Мартынь только что вернулся. Сидя за столом в пальто и шляпе, он жадно отхлебывает из стакана горячий чай. Зельма стоит рядом и, нервно барабаня по столу пальцами, разговаривает с Вирснисом и Лиепинем. Вид у них усталый и раздраженный. Безусловно сказались бессонные ночи, вечная суета, нескончаемые тревожные слухи.

— Приближается… — упрямо твердит Лиепинь свое. — Бюрократия не уничтожена, только временно прижата к стене, она начинает приходить в себя и собирать силы. По России рыщут карательные экспедиции.[13] И нас это не минует.

— Не минует! — соглашается Вирснис. — Каратели уже в Гулбене, в Мадоне и Калснаве[14]… Какой сегодня день — понедельник? Ручаюсь, что к рождеству они будут тут. Бюрократия собирается нам отомстить.

— Вернее сказать: буржуазия, — устало произносит Мартынь.

— Буржуазия подняла голову, а бюрократия — только оружие в ее руках.

— Контрреволюционная буржуазия, — добавляет Лиепинь. — Революционная часть буржуазии остается верна рабочему классу и его идеалам.

— Буржуазия верна идеалам рабочего класса!.. — грустно усмехается Зельма и смотрит на Мартыня.

— Прошли те времена, когда буржуазия была революционной, — сердито говорит Мартынь. Он берет со стола бутерброд, но тут же кладет его обратно. — Прочтите первую страницу истории общественного развития.

— А жизнь-то вовсе не подчиняется теориям историков и социологов. Ни одна революция еще не совершилась именно так и в те сроки, как предсказывали. Сперва происходит событие, а потом уже являются мудрецы и пытаются вывести из него теорию на будущее. Это гадание, в которое теперь мало кто верит… — Лиепинь умолкает. Все уже устали от бесконечных споров, да и он тоже. — Разве мой отец не хозяин и сам я не буржуй? Но я думаю: тех, кто меня знает, мне не придется клятвенно уверять, что я — ну по меньшей мере честный революционер. А товарищ Зельма? А Гайлен? Нет, товарищ Мартынь! Старая теория нуждается в дополнении. Примечание номер один к этому параграфу.

— Бывают исключения, товарищи. Что они доказывают, мы хорошо знаем.

Мартынь допивает стакан и тут же наполняет его из чайника. Спешит закончить свою мысль, чтобы Лиепинь снова не перебил:

— Вот наступит время… ликвидации и похмелья… Тогда посмотрим, что останется от наших революционных хозяев и их сынков.

— Они останутся на своих местах! — Усталые глаза Лиепиня на мгновение вспыхивают и с необычайной теплотой глядят на Зельму. Та в ответ снисходительно улыбается ему, как большому ребенку.

Из всего, что говорит Мартынь, молчаливый Вирснис уловил только одно. Перегнувшись через стол, он переспрашивает шепотом, так, чтобы другие не слышали:

— Значит, ты думаешь, будет эта… ликвидация?

Мартынь не успевает ответить. Входят Гайлен и Ян Робежниек.

Гайлен вспотел и устал, но вид у него веселый и бодрый.

— Когда в следующий раз будете делать революцию, — шутит он, обращаясь ко всем, — то позаботьтесь, чтоб все было заранее обеспечено: информационное бюро, приготовительные классы для подготовки социалистов… примирительные камеры… деньги для помощи беднякам… и главным образом суды гражданские и уголовные… А то все теперь валите на одного несчастного председателя исполнительного комитета.

— Да ведь он считает, будто движение получило направление извне, — полушутя отвечает Зельма.

— У меня неопровержимое доказательство. — Гайлен кивает головой в сторону Зельмы и смеется. Затем наливает себе стакан чаю и залпом выпивает его.

Ян Робежниек, который было совсем расстроился, тоже повеселел и даже пытается шутить:

— Видно, здесь еще никто не собирается удирать. А ведь некоторые уже в пути. По дороге сюда я встретил знакомых из соседних волостей. Хотят пробраться и Ригу, а оттуда в Лиепаю. И еще дальше — в Англию или Америку. Вконец напуганы. Один даже в легких штиблетах, без калош.

Он смотрел то на одного, то на другого. Но все безучастны и делают вид, что не слышат. Отвечать не нужно — ну и ладно. Что тут ответить? Из передней входит старик в белом нагольном полушубке и постолах. В руке у него самодельная ореховая палка. Оглянувшись по сторонам, спрашивает:

— Наверно, нет его?

— Кого ты ищешь? — спрашивает Гайлен.

— Кого… Своего Петера, кого же еще. Мне сказали, будто он тут на должности.

— Тебя, отец, видно, обманули. Нет у нас здесь никаких должностей и никаких служащих. Откуда ты?