Съевшие яблоко

— А знаешь, что хуже всего? Я не могу сказать это Никите. Что я ему скажу? Если он сам не понимает! А у меня ребенок, — веско покачала она головой, — я в первую очередь о Павлике думать должна. Как он может расти рядом вот с таким. Никита все твердит: хороший-хороший мальчик. Это он сейчас хороший мальчик. Ему одиннадцать. А дальше что будет? Гены никуда не денутся! — она горячо засопела, схватилась за кружку и сделала наконец решительный глоток.

Марина с сомнением повела головой:

— Да, звучит-то конечно красиво. Мало где найдешь мужика, чтобы сам да ребенка взял. Но тут ты права, если бы хоть ребенок нормальный.

— Вот именно, — ухватилась за ее слова Альбина, воодушевившись от того, что ее волнения понимают, — я же мать. Павлику два года. А Никита хочет, чтобы я оставляла его с этим мальчиком. Ничего, говорит, не случится. Я так не могу!

— Еще чего! — согласно возмутилась коллега, — и не думай даже! Мужикам-то что, с них потом никакого спроса.

— Я все понимаю, — с сомнением повела плечом Альбина и уткнулась лбом в ладонь — видно было, что ей нелегко — мучают сомнения, — Никита к нему привязался. Но он же видит только с хорошей стороны. Закрывает глаза, понимаешь? И ведь сам же жалуется, что тот капризный, непослушный. И сам же все прощает и передо мной оправдывает.

Альбине больше нужно было выговориться, чем посоветоваться. Столько всего кипело внутри, что казалось, не проговори — голова взорвется.

— Это же наследственность. Ты хоть представляешь, во что он может вырасти? А если он станет алкашом? Или наркоманом? Будет за нами с ножом бегать? — вскинулась она, — мне что жить и бояться, что завтра случится?!

Марина тоже понимала, что от нее требуется и согласна молчала. Всем видом выражая согласие и полное понимание. Сама она может и порезче бы поступила. Альбина очень мягкая. Марина-то, пожалуй, и ультиматум бы выставила. Со стороны-то благородно, конечно, возвышенно — ребенка усыновил. А в быту — нет уж, своих детей надо заводить. А не с чужими цацкаться. Все равно тебе спасибо не скажут.

— Ну как можно нормального ребенка растить рядом с таким? Это же стресс. Это же для психики какой удар. Нет, я Павлика травмировать не стану. Не имею права. А что делать — не представляю… — качала головой Альбина.

— А что тут делать, — пожала плечами Марина и взяла в рот остаток конфеты, — у него есть официальный опекун — вот пусть у него и живет. Так своему Никите и скажи. Хочет нормальную семью — пусть тоже постарается.

Альбина удивленно и как-то испуганно на нее посмотрела. А потом вся сжалась, неловко покачав головой:

— Не-ет, я так не могу. Как я это Никите скажу?

— Ну а что, терпеть будешь? Тогда уж разбегайтесь. Тут другого выхода нет, — жестоко отрезала женщина и поднялась мыть чашку.

А Альбина так и осталась сидеть за столом, уткнув лицо в ладони. В компании пугающих перспектив, которые рисовало ее рациональное воображение.

83

В семье Киры все оставалось по-прежнему:

— Да я тебя всю жизнь содержал! Гребаная сука, сама ни копейки в жизни не заработала! Присосалась ко мне как пиявка и только качаешь и качаешь. Все нихера больше не получишь!

Если это все еще можно было назвать семьей.

Отец приезжал всего раз или два в месяц. Но вместо того, чтобы забрать Киру с собой на выходные, как обещал, ругался с матерью.

Все остальное время он не звонил и не показывался. А они его напрасно ждали.

Зато гораздо чаще звонила отцовская секретарша. Двадцатидвухлетняя, длинная как жердь, грудастая девица, пришедшая в фирму прошлым летом. Она, как теперь точно знала Кира, и была — та женщина. В фирме она больше не работала. Зато, кажется, жила в их новой квартире. Носила кулон, купленный когда-то для Киры. И постоянно звонила жене с требованием "отвязаться, наконец, от мужика" и "прекратить на него вешаться". Потому, что они там семья и бывшая семья уже не в счет. В ответ мать впадала в истерику и долго визжала в трубку:

— Тварь, потаскуха деревенская! Думаешь отхватила, да?! Хорошо устроилась, да?! Дешевка! Да он тебя поимеет и бросит! Потому что я жена! Да, жена! У меня печать в паспорте стоит. У меня ребенок! А ты…

Кира уже устала все это слушать.

Поначалу она страшно переживала. Металась, изнывала, не могла спать по ночам и толком не ела. Очень ждала папу.

Теперь мечта о приезде отца становилась эфемерной. Об этом было уже страшно думать. Не верилось.

Иногда Кира так же, как и мать, на отца обижалась, говорила себе, что и не хочет, чтобы он приехал. Потом обиду забывала, скучала, тосковала. Но уже почти не ждала.

— Ты же мне сам работать не давал, сволочь! Никуда из дому не выпускал! А теперь как молодую проблядь нашел, так пускай жена с дочерью с голоду подыхают! — слышалось из зала. И Кира слушала крики с мрачной удрученностью, когда не верится уже ни во что хорошее.

— Это ты с голоду так пухнешь?! Да ты, тварь, вокруг посмотри! А кто, блядь, все это покупал?! Ты что ли?! Да ты же ни на что ни способна, все только я зарабатывал!

— А квартира?! Мамина квартира — ты же новую когда покупал — ее продал!