Сезон дождей

Наталья оставила толпу, окружившую гроб, стоящий на песчаном бруствере, и услышала, как ее негромко кликнул отец. Сергей Алексеевич приблизился к дочери, взял ее под руку.

Они шли по аллее, считывая фамилии с массивных обелисков и стел. Снега, как ни странно, было немного. Кругом захоронены знаменитости: врачи, важные чиновники, издатели, архитекторы, раввины, юристы, инженеры, артисты. Массивный гранитный саркофаг – но почему-то без надписи – охраняла чугунная ограда. И тут же, на листе фанеры, кто-то от руки написал черной краской: «Барон Давид Гинцбург – крупный общественный и государственный деятель России. 1857–1910».

Наталья боковым зрением видела, как отец с вниманием читает могильные надписи.

– Да-а-а. – пробормотал Сергей Алексеевич. – Пошли обратно, а то затеряемся. Надо еще бросить горсть земли Науму Самуиловичу. Или камешек.

С кладбища на поминки Наталья не поехала – отец увез ее на старую квартиру, домой Наталья вернулась только вчера.

– Сейка, ты же не спишь, – проговорила Наталья. – Не притворяйся. Давай поговорим. Ты целый день в своем архиве, вернулся, а я уже спала. Надо решить вопрос.

– Какой вопрос? – буркнул Евсей в стену.

– Помнишь я говорила об однокомнатной квартире со всеми удобствами у Таврического сада, – пояснила Наталья. – По цепочке обмена. Комната метров сорок – это больше, чем в наших двух. Очень соблазнительный вариант. И доплата небольшая. Мама обещала помочь. Что ты скажешь, Сейка?

– Сейчас не скажу, – Евсей перевернулся на спину. – Возникли некоторые обстоятельства.

– Какие?

– Потом скажу. Но очень важные, – проговорил Евсей.

– Но мне надо знать. Мы же не одни в той цепочке, от нас зависят несколько звеньев. Люди ждут, надеются и. – Наталья резко умолкла на мгновенье и прошептала одними губами: – Ой! Нет, Сейка. Ой! Он толкнул меня в грудь.

– Кто?! – испугался Евсей, хотя он сразу понял, о чем речь.

– Ой! Еще раз толкнул! – воскликнула Наталья и засмеялась. – Он живой, Сейка.

– Почему он? Может быть она?! – теперь и Евсей смеялся.

Наталья приподняла подол ночной рубашки и с силой прислонила голову мужа к животу.

– Слушай, слушай. Может, он еще шевельнется, – прошептала Наталья.

Евсей напряженно вслушивался, прикрыв глаза. В виски отдавала торопливая пульсация, словно там, в Наташином организме билась лишь ее душа, реальная, живая, и никаких посторонних звуков.

– Лентяй, – заворожено прошептал Евсей. – Не хочет двигаться.

– Наверно, устал, – улыбалась Наталья. – Ладно, подождем.

Евсей – неожиданно для себя – поцеловал живот жены и вновь отвернулся к стене. Наталья нежно запустила пальцы в его волосы. Так они пролежали некоторое время, думая о своем. Наталью тревожило состояние Антонины Николаевны. Ее разговор с покойным мужем навевал мистический страх. Возможно, Антонина Николаевна бредит, но в бреду, кажется, не всхлипывают. На прошлой неделе Наталья несколько раз заходила в аптеку на Кронверской – Антонина Николаевна по-прежнему работала деловито и властно, распоряжаясь немногочисленным персоналом в присутствии заведующей. И та, молодая женщина, заведующая, не вмешивалась в ее поведение и даже поощряла. Уходила из аптеки на весь день, всецело полагаясь на Дубровскую. Любила ли Антонина Николаевна своего Наума или просто привыкла за столько лет близости, как люди привыкают к своему телу, если ничего не болит?

– Сейка, ты не поговоришь с мамой? – произнесла Наталья. – Нельзя ее оставлять одну со своими мыслями.

– Знаешь, Наташка, я никогда не любил папу, никогда, сколько я помню себя и его, – Евсей как-то с трудом подбирал слова. – А сейчас, кажется, я за него отдал бы все. Если бы он на мгновение воскрес, я бы так много ему сказал. Ему так не хватало этой ласки при жизни. И от меня, и от мамы. В сущности, живя в семье, он был ужасно одиноким. Конечно, у него были свои слабости, да и характер не очень. Но все это от беззащитности, от несправедливых ударов судьбы. Он был на редкость честным человеком. И так страдал от непонимания.

– Ладно, ладно успокойся, – прервала Наталья. – Ты был неплохой сын. Вспомни, сколько времени просидел у его постели в больнице. Думаешь, он этого не оценил?! Уверяю тебя. То сидение в палате явилось переломным моментом в ваших отношениях. Он умер с легким сердцем, Сейка.

– Ох, если бы так, – вздохнул Евсей.

– Так, так, – подхватила Наталья, – Даже моего папахена проняло. Когда я ходила с ним по кладбищу, тоже почувствовала к нему непонятное.

– Почему все доброе просыпается, когда ничего нельзя вернуть? – следовал своим мыслям Евсей. – Так и мать, наверное, испытывает чувство вины. Перед смертью все кажется таким мелким, ничего не стоящим. Какие-то недомолвки, скандалы, упреки, претензии – все мельчает перед смертью. Потому как жизнь – это просто долгая цепь случайностей при одной закономерности – смерти.

– И рождение случайность, – согласилась Наталья.

– Конечно случайность, еще какая! Не зайди я в сберкассу на Бродского, мы бы и не повстречались.

– Это все Генка Рунич тебя завел, – засмеялась Наталья. – Кстати, куда он подевался?