Сезон дождей

– То, что он помогал нам, подкидывал деньжат, продукты. Что все лето на его даче торчит Андронка. Гордыня тебя душит. Не знаешь, как и чем уделать моего отца. Разыскал в архиве какую-то сплетню, идиот.

– При чем тут это? И какая сплетня? Это архивная запись, – потерянно лепетал Евсей через плечо. – Все в одну кучу.

– Не все еще! – Наталья словно сбегала с горы, не в силах остановиться. – Ты не можешь простить ему свои неудачи. Что он первым усомнился в твоих литературных способностях. И оказался прав. Этого ты ему никогда не простишь.

Евсей повесил пальто на крючок вешалки, размотал шарф, забросил его на полку и еще какое-то время закидывал свисающий конец, но, так и не закинув, оставил его болтаться. Он раздевался. Зачем?! Наоборот, надо одеться и бежать отсюда, бежать сломя голову. Он ей чужой! Бежать! Но не к матери, та на стороне Натальи, она его больше не примет, отошлет домой, у матери решительный характер. Может быть, к Эрику податься? Тот сейчас живет один – его отец и сестра за городом. Самое необъяснимое было то, что Евсей твердо знал – никуда он не уйдет. Вчера он мог так поступить, но сегодня подобное бы выглядело фарсом, ни к чему тогда было возвращаться. Он играл с собой в какую-то игру, словно сражался с собственной тенью. И это происходило уже не в первый раз.

Наталья вздохнула. Так вздыхают, когда все уже позади, путь окончен, можно передохнуть, оглянуться.

– Спички есть? – спросила Наталья.

– Спички? – почему-то растерялся Евсей.

– Да. Спички. Коробок-копейка. Я забыла купить.

Высокие стены «сталинского» дома были уставлены четкими рядами стеклянных книжных секций чехословацкого производства, от пола и до потолка, ряд за рядом. Подобно патронташам, вместо пуль набитых книгами, чьи корешки с собачьей преданностью сейчас следили за движениями Евсея. Как и лампа под зеленым беретом. И письменный прибор с двумя тяжеленными кубами чернильниц под литыми колпаками, выполняющих обязанности хранилищ всякого канцелярского хлама. И пресс-папье с ручкой в виде бронзового Зевса, раззявившего рот в немом крике – давней памяти первых дней семейной жизни.

Аура кабинета неизменно наполняла Евсея умиротворением. Как родная гавань, принимающая корабль после океанского перехода.

Евсей выдвинул ящик просторного стола, нашарил спичечный коробок и вернулся на кухню.

Наталья осматривала содержимое распахнутого кухонного шкафчика. Выложила на стол пачку макарон. Евсей любил макароны, заправленные острым сыром. Именно такой польский сыр в яркой упаковке подарила ей мама, когда на прошлой неделе Наталья привела Андронку «на побывку» в дом родителей. Накануне отец приволок продуктовый набор, что выдавали номенклатурным работникам два раза в месяц. Набор оказался весьма обильным, потому как задержали предыдущую выдачу по причине открытого ропота рабочих – не то завода «Электросила», не то Кировского завода, – до которых дошла весть о «большом корыте» начальства, в то время как в обычных магазинах, как говорится, «шаром покати». Впрочем, возможно и не было никакого перерыва – просто отец передал предыдущий набор своей молодой секретарше, с которой он нередко отправлялся в «местную командировку». Мать на это закрывала глаза и даже радовалась, оставаясь с внуком Андронкой.

– Ты только что пришла? – Евсей поднес горящую спичку к конфорке и зажег газ. – Я звонил с работы, тебя не было.

– Да. Заходила к маме проведать Андронку, – быстро ответила Наталья.

Врет, подумал Евсей, он Татьяне Саввишне звонил, чтобы поболтать с сыном, которого не видел с прошлой недели. И в разговоре узнал, что Наталья не показывалась у родителей с того дня, как привела к ним сына. Но сказать об этом значило начать новый раунд скандала.

– Зачем ты звонил домой? Сообщить Благую весть? – не удержалась Наталья и, не дождавшись ответа мужа, добавила: – Так в чем там дело, поясни.

– Ладно, ладно. Забыли, – буркнул Евсей. – Не хочу об этом, забыли. – Он смотрел, как в руках Натальи алюминиевая кастрюля наполнялась водой.

Полнеющие в запястьях нежной влекущей пухлостью руки Натальи стали как-то мягче. Это какая-то усталость, словно из упругого шарика приспустили воздух. После рождения сына, Наталья несколько лет не работала. Но вот уже два года как отец пристроил ее инспектором сберегательных касс. Должность не очень хлопотная и предполагала определенную свободу, без жесткого служебного графика. Являясь в Управление к девяти часам утра, инспектор, предоставленный сам себе, мог отправиться по объектам, без необходимости строгого отчета, своеобразная синекура. Ходили слухи о ликвидации этой служебной единицы.

– Ну как, пока спокойно? – произнес Евсей, имея в виду эти слухи.

– Пока все тихо, – ответила Наталья. – Говорят, до осени не тронут.

– Ну и ладно, – мирно заключил Евсей. – Проходил мимо филармонии. В субботу фортепианный вечер какого-то англичанина.

– Джон Огдан, я видела афишу, – кивнула Наталья. – Лауреат конкурса Чайковского. И дирижирует Арвид Янсон. Можно пойти. Я бы и Андронку взяла.

– Ему будет скучно.