Сезон Маршей

Пришел вечер, а вместе с ним дождь и порывистый ветер. Майкл оставил пакет с покупками у дежурной в отеле и поймал такси. Следующие полтора часа ушли на то, чтобы избавиться от слежки: он путал следы, пересаживаясь с такси на автобус, меняя автобус на метро, и в конце концов — через Белгравию, Мэйфейр и Вестминстер — оказался на Слоун-сквер, откуда пешком добрался до набережной Челси.

Майкл стоял под дождем, глядя на огни Челси-бридж. С той ночи, когда на этом самом месте была застрелена Сара Рэндольф, прошло больше десяти лет, но память сохранила все детали случившегося. Он видел, как она шла к нему, в длинной юбке, танцующей над высокими сапогами, как светили сквозь повисший на рекой туман огни набережной. А потом откуда-то из темноты возник черноволосый человек с яркими голубыми глазами и пистолетом с глушителем — киллер, работавший на КГБ, которого Майкл знал только по кличке, Октябрь, и который позже пытался убить уже самого Майкла и Элизабет на Шелтер-Айленд. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как брызжет красным будто взорвавшееся лицо Сары. Управление уверяло его, что Октябрь погиб, но теперь, прочитав в газете сообщение об убийстве в Каире Ахмеда Хусейна, Майкл уже не был в этом уверен.

— Думаю, за мной следили, — сказал Майкл, глядя в окно, выходящее на Итон-плейс.

— За тобой точно следили, — отозвался Грэм Сеймур. — Твой паспорт в списке департамента. В свой последний визит на наш чудный остров ты вел себя очень, очень нехорошо. Мы вели тебя от Хитроу.

Майкл принял от Грэма стакан с виски и опустился в плетеное кресло у камина. Хозяин открыл вырезанную из черного дерева сигаретницу и, достав две штуки «данхилла», предложил одну гостю, а другую взял себе. Некоторое время они сидели молча, два старых приятеля, уже поделившихся последними новостями и теперь просто получающих удовольствие в компании друг друга. Тихо звучала музыка Вивальди. Грэм закрыл глаза, смакуя вкус сигареты и виски.

Грэм Сеймур работал на контртеррористическое подразделение МИ5. Как и Майкл, он пошел по стопам отцам. Его отец тесно сотрудничал с Джоном Мастерманом во время проведения операции «Двойной Крест», когда захваченных МИ5 немецких шпионов заставляли играть против их хозяев из абвера. После войны он остался в МИ5, но работал уже против русских. Гарольд Сеймур был легендарной личностью, и сын то и дело сталкивался с памятью о нем, навечно сохранившейся в файлах службы. Майкл прекрасно понимал товарища, потому что и сам ощущал такое же давление, раз за разом попадая в тень отца в ЦРУ. Они сошлись в ту пору, когда Майкл жил в Лондоне. Обменивались информацией. Прикрывали друг другу тыл. Однако в том бизнесе, которым оба занимались, даже дружба имела строго очерченные границы, и Майкл никогда не доверял Грэму Сеймуру на все сто, прекрасно понимая, что если МИ5 отдаст приказ, друг без колебаний выстрелит ему в спину.

— Это ничего, что ты встречаешься с таким изгоем, как я?

— Всего лишь обед со старым приятелем. Что тут плохого? К тому же я собираюсь поделиться с ними кое-какими сплетнями о внутренней работе Лэнгли.

— Я не был в Лэнгли уже больше года.

— Ты не хуже меня знаешь, что из нашего бизнеса в отставку не уходят. Департамент не оставлял в покое моего отца до самого последнего дня. Каждый раз, когда возникала непривычная ситуация, они посылали парочку милых парней на поклон к Великому Гарольду.

Майкл поднял стакан.

— За Великого Гарольда.

— Согласен. — Грэм приложился к стакану. — Так как оно, в отставке?

— Осточертело.

— Неужели?

— Да уж, поверь. Сначала все было вроде бы нормально, тем более что я довольно долго приходил в себя, но потом… Знаешь, стал понемногу сходить с ума. Пытался писать книгу, но потом решил, что браться за мемуары в сорок восемь лет чрезвычайно опасно — можно так погрузиться в себя, что назад уже не выберешься. В результате довольствовался тем, что читал чужие книги и просто много гулял. По Манхеттену.

— Как дети? — Грэм задал вопрос со скептицизмом человека, возведшего бездетность в ранг религии. — Не поздновато стать отцом в твоем возрасте?

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? В каком еще твоем возрасте?

— Ну, тебе ведь, любовь моя, уже сорок восемь. Будь осторожен, а то ведь первая попытка сыграть в теннис с внуками может закончиться коронарным тромбозом.

— Нет, быть отцом — чудесно. Это лучшее, что у меня было в жизни.

— Но? — вставил Грэм.

— Но я целый день заперт в квартире с детьми. Поверь, от этого можно рехнуться.

— И чем же ты собираешься заниматься? На что потратишь остаток жизни?

— Может быть, погрязну в пьянстве. Плесни-ка мне еще виски.