Сфера

— Молоток, ценю и хвалю.

Энни фыркнула, махнула ладонью над синей бесконтактной панелью на стене, и дверь открылась. Энни обернулась к Мэй:

– *********,[11] а?

Библиотека была трехэтажная — три этажа вокруг атриума, все отделано деревом, латунью и серебром, симфония приглушенных оттенков. Тысяч десять томов минимум, большинство переплетены в кожу, аккуратно стоят по блестящим лакированным полкам. Между книгами — суровые бюсты замечательных людей, греки и римляне, Джефферсон, Жанна д'Арк и Мартин Лютер Кинг. Под потолком висит модель «Пижона» — или, может, «Энолы Гей».[12] С десяток антикварных глобусов подсвечены изнутри — масляный свет согревает потерянные цивилизации.

— Он кучу всего скупал, когда дело уже шло к аукционам или свалкам. Дело жизни у него такое. Ездит по разорившимся домам, где люди готовы продать свои сокровища за гроши, платит по рыночным расценкам, бывшим владельцам предоставляет неограниченный доступ ко всему. Вот они тут вечно и толкутся — седые старцы, приходят почитать или потрогать свои вещи. А, вот что надо посмотреть. Тебе крышу снесет…

Энни первой зашагала наверх — три лестничных марша, все отделаны прихотливыми мозаиками — репродукциями мозаик византийской эпохи, решила Мэй. Рука скользила по латунным перилам — без единого отпечатка пальца, без малейшего пятнышка. Вокруг бухгалтерские зеленые лампы для чтения и блестящие медью и золотом скрещения телескопов, уставленных в фацетированные окна.

— Ты наверх глянь, — велела Энни, и Мэй послушалась, а потолок оказался витражом, горячечной панорамой с хороводами бесконечных ангелов. — Это из какой-то римской церкви.

На верхнем этаже Энни повела ее узкими коридорами меж округлых книжных корешков, временами ростом с Мэй — Библии, атласы, иллюстрированные истории войн и восстаний, давно исчезнувшие страны и народы.

— Так, ладно. Смотри, — сказала Энни. — Не, погоди. Сначала дай мне устное согласие о неразглашении.

— Ладно.

— Серьезно.

— Я серьезно. Я к этому серьезно.

— Хорошо. А теперь я вынимаю эту книгу… — Энни вынула большой том под названием «Лучшие годы нашей жизни». — Гляди, — сказала она и попятилась. Стена с сотней книг медленно отползла, и открылась тайная комната. — Нерды на марше, скажи? — И они шагнули внутрь. Сферическая комната, по стенам сплошь книги, а в центре композиции — дыра в полу, обнесенная латунными перилами; вниз, сквозь пол и в неведомые недра уходил шест.

— Он что, пожары тушит? — спросила Мэй.

— Да хрен его знает, — сказала Энни.

— А шест куда ведет?

— Видимо, на парковку.

Уместных эпитетов Мэй не подобрала.

— Сама-то спускалась?

— Не-а. Даже показывать это мне — уже был риск. Это он зря. Сам сказал. А теперь я показала тебе, что тоже глупо. Но сразу ясно, что у этого человека в голове. Может заполучить все на свете, а хочет пожарный шест с седьмого этажа в гараж.

Наушник Энни капнул звуком, и тому, кто звонил, она ответила «ладно». Пора было уходить.

* * *

— Короче, — сказала Энни в лифте по дороге вниз. — Мне надо поработать. Планктон просеять.

— Что сделать?

— Ну, знаешь, мелкие стартапы. Надеются, что здоровый кит — это мы — на них облизнется и сожрет. Раз в неделю у нас смотр этих недоделанных Тау, и они нас уговаривают их купить. Довольно грустно, они теперь даже не прикидываются, будто у них есть доход или хоть потенциал. Но ты это, слышишь? Я тебя передаю двум корпоративным послам. Оба к работе подходят очень серьезно. Я бы даже советовала поостеречься — вот до чего маньяки. Они покажут остаток кампуса, а потом я тебя отведу на праздник солнцестояния, ага? В семь.

Двери раздвинулись на втором этаже, у «Стеклянной кормушки», и Энни познакомила Мэй с Джосией и Дениз — обоим ближе к тридцати, оба взирают невозмутимо и искренне, оба в простеньких рубашках приятных расцветок. Тот и другая обеими руками сжали ладони Мэй и едва не поклонились.

— Проследите, чтоб она сегодня не работала, — таковы были последние слова Энни, а затем ее поглотил лифт.

Джосия, тощий и ужасно веснушчатый, вперил в Мэй голубые немигающие глаза:

— Мы так рады с тобой познакомиться.

Дениз, высокая и худая азиатка, улыбнулась Мэй и прикрыла глаза, словно смаковала этот миг.

— Энни нам рассказала, как давно вы дружите. Энни — душа и сердце компании, нам очень повезло, что ты теперь с нами.

— Энни все любят, — прибавил Джосия.

Их почтение конфузило Мэй. Они же старше ее, а ведут себя так, будто она заезжая звезда.

— Я понимаю, что это, может, отчасти излишне, — сказал Джосия, — но если ты не против, мы бы провели тебе полную экскурсию для новичков. Ничего? Обещаем, что тоскливо не будет.

Мэй рассмеялась, поддакнула, зашагала следом.