Сфера

ЛИЧНОЕ ЕСТЬ ВОРОВАННОЕ

Мэй обернулась, перечитала все три тезиса. Глядя на них, заморгала, прогоняя слезы. Она что, правда сама все это придумала?

ТАЙНА ЕСТЬ ЛОЖЬ

ДЕЛИШЬСЯ — ЗНАЧИТ ЛЮБИШЬ

ЛИЧНОЕ ЕСТЬ ВОРОВАННОЕ

В горле пересохло, дыхание перехватило. Мэй понимала, что заговорить не сможет, и надеялась, что Бейли не попросит. Будто уловив, каково ей сейчас, как переполняют ее чувства, он подмигнул ей и обратился к залу:

— Поблагодарим Мэй за искренность, за блистательный ум и за превосходную человечность, будьте любезны?

Зрители повскакали. У Мэй горело лицо. Непонятно, как лучше, — продолжать сидеть или нужно встать? Она встала, постояла как дура, снова села и помахала, не поднимая руки с колен.

Где-то посреди громовой овации Бейли умудрился вставить финальное объявление: дабы делиться всем, что видит и может предложить миру, Мэй немедленно становится прозрачной.

Книга II

Тварь была диковинная, фантомная, смутно грозная, неугомонная, но от нее невозможно было отвести взгляд. Мэй она загипнотизировала — эти кинжальные рывки, плавники-ножи, молочная кожа, глаза как серая пряжа. Явно акула — узнаваемые акульи очертания, злобный взгляд, — однако новый вид, всеядный и слепой. Стентон выволок ее из глубин Марианской впадины, спустившись туда в батискафе «Сферы». Акула — не единственное его открытие, еще он набрал во впадине доселе неведомых медуз, морских коньков и скатов, и все полупрозрачные, бесплотно движутся в громадных аквариумах, которые ему сконструировали практически за ночь.

Задача Мэй — показать зрителям животных, разъяснить, что непонятно, и в целом через свой объектив на шее стать окном в этот новый мир и вообще в мир «Сферы». Каждое утро Мэй надевала кулон, как у Стюарта, но полегче и поменьше. Объектив против сердца — так изображение устойчивее и шире кадр. Объектив видел все то же, что и Мэй, а зачастую больше. Качество исходников таково, что зрители могут наезжать, панорамировать, замораживать, повышать четкость. Звук тщательно настроен, сосредоточен на беседах Мэй — фоновые голоса и звуковое сопровождение записывается, но не мешает. В сущности, это означало, что любое помещение, куда она забредала, сканировалось полностью; зритель может навести фокус на любой угол, а если постараться — выделить и послушать все разговоры.

Вот-вот всех питомцев Стентона будут кормить, но Мэй и ее зрителей главным образом интересовала акула. Мэй пока не видела, как эта акула питается, но говорили, что она ненасытна и очень проворна. Несмотря на слепоту, пищу акула отыскивала моментально, большую и малую, живую и мертвую, и пожирала с устрашающей скоростью. Только успели кинуть в аквариум селедку или кальмара, а акула уже роняет на дно останки — зернистую кучку, похожую на пепел. Зрелище тем более зачаровывало, поскольку акулья кожа была прозрачная и не мешала наблюдать пищеварение.

В наушнике плямкнуло.

— Кормление перенесли на час ноль две, — сказал голос. А сейчас 12:51.

Мэй поглядела в темный коридор, на другие три аквариума — каждый следующий чуть меньше предыдущего. Лампы здесь не включали, чтобы лучше смотрелись подсветка цвета электрик и туманно-белесые аквариумные обитатели.

— Давай пока перейдем к осьминогу, — сказал голос.

Центральный аудиопоток, из Дополнительного Управления к Мэй, поступал через крошечный наушник, что позволяло ДУ периодически давать Мэй указания — посоветовать ей, к примеру, заглянуть в «Эпоху Машин», показать зрителям новый потребительский беспилотник на солнечных батареях, который пролетает неограниченные расстояния, через моря и континенты, если адекватно освещается солнцем; в «Эпоху Машин» она сегодня уже ходила. Из этого и состояла добрая часть ее рабочего дня — экскурсии в разные отделы, рассказы о новых продуктах, выпущенных или поддержанных «Сферой». Каждый день был новым, и Мэй уже успела побывать во всех уголках кампуса, от «Века Паруса» до «Древнего Царства», где готовились — в основном забавы ради — нацепить камеры на всех оставшихся на Земле белых медведей.

— Давайте посмотрим осьминога, — сказала Мэй зрителям.

И перешла к сферической стеклянной конструкции — шестнадцать футов высотой, двенадцать в диаметре. Внутри сидело, ощупывая окрестности, бледное беспозвоночное, облачного оттенка, но с сине-зелеными прожилками; оно наугад махало щупальцами, словно почти ослепло и потеряло очки.

— Это родственник пелагического амфитретуса, — произнесла Мэй, — но такого осьминога еще никогда не ловили живьем.

Осьминог как будто непрерывно менялся — то раздувался луковичным воздушным шаром, уверенно разрастался, то вновь съеживался, скручивался, стлался, удлинялся, сам не зная, какова его подлинная форма.

— Как видите, очень трудно определить его подлинные размеры. То кажется, что он уместится в ладони, то он заполняет собою почти весь аквариум.

Осьминожьи щупальца жаждали познать все разом: очертания стекла, топографию донных кораллов, ощутить всю воду вокруг.