Сфера

— Ну да, — пояснил Норман, — меня обычно вызывают на место аварии, если кто-то остается в живых. Для того-то они и включили в команду психолога, чтобы он помогал справиться с тяжелыми, травмирующими проблемами уцелевшим пассажирам или, иногда, их родственникам. Знаете, все их ощущения, страхи, повторяющиеся ночные кошмары. Люди, пережившие катастрофу, часто испытывают разные виды вины и тревоги, связанные с тем, что уцелели они, а не другие. Женщина сидит рядом со своим мужем и детьми, и вот внезапно они все погибают, а она остается в живых. Вот в чем дело. — Норман снова сел. — Но в данном случае, когда самолет разбился на дне океана, на глубине в тысячу футов, никак не может быть подобных проблем. Тогда зачем я здесь?

Барнс пристально глядел на него, чувствуя себя, похоже, не совсем уверенно. Он принялся перебирать папки на столе.

— Сказать по правде, никакая это не авиакатастрофа, д-р Джонсон.

— Тогда что же?

— Это крушение космического корабля.

Немного помедлив, Норман кивнул:

— Ясно.

— Вас это не удивляет? — поинтересовался Барнс.

— Нет, — ответил Норман. — Фактически это многое проясняет. Если военный космический корабль потерпел аварию в океане, это объясняет, почему я ничего не слышал об этом по радио, почему это держат втайне, почему меня доставили сюда именно таким путем… Когда он разбился?

Барнс чуть подождал с ответом.

— Насколько нам удалось установить, — сказал он, — этот космический корабль разбился триста лет назад.

НФЖ

Воцарилось молчание. Норман слушал жужжание кондиционера; из соседней комнаты долетали радиопозывные. Он смотрел на кружку с кофе в своей руке, разглядывая щербинки на ободке. Он пытался как-то переварить услышанное, но мысли еле шевелились у него в мозгу, ходили по кругу.

Триста лет назад, думал он. Космический корабль трехсотлетней давности. Но космический корабль никак не может быть трехсотлетней давности. Тогда как же космическому кораблю может быть триста лет? Никак не может. Должно быть, Барнс ошибся. Но с чего бы Барнсу ошибаться? ВМС не послали бы столько людей и кораблей, если бы не были твердо уверены в том, что произошло. Значит, космическому кораблю триста лет.

Но как это может быть? Не может этого быть. Это что-нибудь другое. Норман снова и снова возвращался к одному и тому же и ничего не мог придумать. Мозг его был ошеломлен, ошарашен.

— …шенно не может быть сомнения в этом, — говорил Барнс. — Мы смогли подсчитать возраст коралловых наростов с величайшей тщательностью. Тихоокеанские кораллы вырастают на 2,5 см в год, а объект — чем бы он ни являлся, — покрыт более, чем пятиметровым слоем кораллов. Огромная толща кораллов. Разумеется, кораллы не 18 растут на глубине в тысячу футов, и значит, этот риф погрузился на большую глубину какое-то время назад. Геологи утверждают, что это случилось около века назад, вот мы и предположили, что подлинный возраст корабля около трехсот лет. Но мы могли и ошибиться, этот корабль может быть гораздо древнее. Он может быть и тысячелетней давности.

Барнс вновь принялся перебирать бумаги на столе, укладывать их в аккуратные стопки, равняя края.

— Я не собирался скрывать этого от вас, д-р Джонсон, но все это сводит меня с ума. Вот почему вы здесь.

Норман покачал головой:

— И все-таки я не понимаю.

— Вас доставили сюда, — пояснил Барнс, — потому что вы имеете отношение к НФЖ.

— НФЖ? — переспросил Норман. Он чуть было не добавил:. — Но НФЖ был шуткой!.. — Но увидев, как серьезен, даже мрачен Барнс, он порадовался, что вовремя прикусил язык.

И все же проект НФЖ был шуткой. Все, с ним связанное, с самого начала походило на розыгрыш.

В 1979 году, когда администрация Картера доживала последние дни, Норман Джонсон был ассистентом профессора в Калифорнийском университете в Сан Диего; он специализировался на поведении групп людей в стрессовых ситуациях и время от времени сотрудничал с федеральной командой по катастрофам. В те дни голова его была занята покупкой дома для Эллен и детей, устройством публикаций в периодике, да еще приходилось гадать, оставят ли его на той же должности в университете на новый срок. Исследования Нормана были признаны блестящими, но психологическая наука всегда была подвержена новомодным течениям, и интерес к изучению тревоги и беспокойства упал, потому что многие исследователи стали расценивать тревогу как чисто биохимическое расстройство, которое можно излечить только с помощью наркотических препаратов; один ученый даже зашел так далеко, что вообще заявил: «Тревога перестала быть вопросом психологии. Эту тему пора давно закрыть». Точно также признали устаревшей и изучение динамики поведения коллектива, которое, может и имела место в групповых стычках и шоковых потрясениях начала семидесятых, но сейчас это все устарело и прошло.