Сфумато

Как давно это было… Совсем-совсем в другой жизни.

Теперь я сидел напротив двух близких и таких далеких от меня существ – Катрин и Коринн, с которыми была связана моя жизнь в Париже. Ни Пэп, ни Альдо уже не было.

А без них эти две женщины уже переставали существовать в той же ипостаси. Они перестали быть такими же близкими, как были. Я мысленно отнес их к той группе людей, которые пришли на поминки и сидели за соседними столиками.

Сидели довольно долго, уже начало темнеть.

– Мне не хочется оставаться одной, – после затянувшегося ланча произнесла Коринн.

Я пригласил ее в тот самый ресторан, в котором мы изредка ужинали с Пэп и Альдо. Она почти не ела, пила вино и изредка украдкой смахивала слезу. А я молчал, наблюдая за ее почти незаметным движением.

Спали мы вместе, вернее, лежали, не зажигая света, прижавшись друг к другу. Ни о каком сексе думать не хотелось. Под утро я, видимо, уснул и не слышал, как она ушла. На подушке я заметил записку, вырванный листок из записной книжки. «Не пропадай, звони». Я взял сумку, собрал костюмы и двинулся в аэропорт.

С тех пор прошло много лет, может пять, может, десять.

И вот теперь мы снова сидим в том же ресторане, я слушаю ее монолог, похожий на текст телеграммы, которую обычно посылают дальним родственникам.

– Ну, что тебе рассказать? Прошло столько лет… Сразу после смерти Альдо обнаружили онкологию. Потеряла грудь. Помнишь, ты познакомил меня с Аланом? Прожили с ним некоторое время. Он родил дочку, но не от меня, расстались. Теперь он вернулся. Но живем отдельно. Иногда встречаемся. Ты меня слушаешь?

– Да, слушаю.

– Ну, так вот. Купила, наконец, себе квартиру, увлекаюсь садоводством. Спать ни с кем не могу…

Я старался не перебивать ее, но пару раз выходил на улицу покурить. Как только я возвращался, она продолжала:

– Ты понимаешь, я чувствую себя умершей. Да, конечно, я живу, но живу по инерции, как во сне. Я так хотела ребенка… И Пэп хотела, чтобы я родила от тебя.

«Господи, когда это кончится, когда? Никогда», – подумал я и попросил счет.

Лежа у себя в номере, я вдруг почему-то вспомнил ее исповедь. Раньше я об этом ничего не знал. Я помню, шел снег. Коринн волновалась.

– Ты знаешь, мой отец всегда отличался жестокостью. Я постоянно испытываю стресс перед встречей с ним.

– Кто будет на ужине? – спросил я.

– Да, хорошо, что ты напомнил мне. Я как раз хотела тебя предупредить: там будут два его близких друга. Они дружат на протяжении всей жизни. Один из них Флоран, архитектор. Другой – Поль Жегов, довольно известный пианист и композитор. Он писал много в эпоху новой волны французского кино. Кстати, Поль русского происхождения. Довольно мрачный тип и будет тебя провоцировать. Когда моя младшая сестра покончила с собой, в доме творилось что-то невообразимое. Все куда-то бежали. Это был кошмар. Отец и Пэп должны были ехать в госпиталь на ночь. Сестра была еще жива. Мне было страшно одной в квартире. Жегова попросили остаться со мной. Мне было тогда четырнадцать лет. Короче, в ту ночь Жегов изнасиловал меня. Ни отец, ни Пэп об этом не знают. Я никому не сказала. Ну, вот мы и пришли, – сказала она вдруг довольно спокойным тоном.

Казалось, ужин длился бесконечно. Единственный человек, который вызывал у меня любопытство, был мистер Праудвок, отец Коринн.

Он держался просто и естественно. Открывая бутылки вина, сопровождал это кратким комментарием. И почти всегда этот комментарий содержал иронию по поводу цены и истинного качества вина.

– Чтобы разбираться в вине, надо больше пить и меньше слушать «экспертов». Впрочем, как и во всем, – прибавлял он с улыбкой.

Обратила на себя внимание жена Жегова. Маленькое худосочное существо, сильно похожее на мартышку. Она без конца жестикулировала, произнося какие-то колкости, и много пила. И, напиваясь, становилась все более агрессивной. В основном, агрессия была направлена на Жегова. Но тот, в свою очередь, видимо, уже привыкший к этому, держал удар довольно спокойно, отвечая на ее выпады слегка виноватой улыбкой.

Коринн изредка, украдкой, встречалась со мной взглядом, видимо, не желая демонстрировать нашу близость.

В какой-то момент Жегов, видимо, устав от подвыпившей своей мартышки, решил сменить тему:

– Скажите мне, пожалуйста, – обратился он ко мне, медленно растягивая фразу и прерывая ее раскуриванием трубки. – Согласны ли вы, молодой человек, что мы являемся свидетелями странного несоответствия между количеством гениев в музыке и живописи? Что я хочу сказать? Я, например, с уверенностью могу отметить тот факт, что в нашей истории существует огромное количество гениев в живописи, – в музыке их можно сосчитать по пальцам одной руки. Как вам кажется, почему это?

Мне не хотелось вступать с ним в длинный спор по поводу количества гениев, так как, очевидно, это был своего рода тест или провокация, о которой меня предупреждала Коринн. Поэтому я решил отделаться коротким ответом: