Сфумато

Неожиданно хлынул проливной дождь.

Я смотрел на лопающиеся в луже пузыри, мне захотелось курить. Нащупав коробок спичек в кармане плаща, я попытался зажечь одну, другую, но спички не зажигались, видимо, отсырели. Я решил зайти в буфет и, подходя ближе, заметил недостроенный кирпичный фундамент. Видимо, буфет находился рядом со стройкой.

Я поймал себя на мысли, что эту вывеску, буфет и эту стройку я уже когда-то видел.

Неподалеку от кирпичного фундамента лежали сложенные штабелями доски, по которым стучали капли дождя. Тут же валялся строительный хлам – куски фанеры, бочки с цементом, лопаты, лестницы и ящики. Я подобрал лист грязной, запачканной известью и цементом фанеры. При свете уличного фонаря его поверхность выглядела идеальным пейзажем. В нем угадывалась линия горизонта, темное ночное небо и земля, скупо освещенная лунным светом. Самой луны на небе не было, но свет, исходивший от нее, шел откуда-то изнутри. Я долго всматривался в пейзаж, пытаясь понять, откуда этот свет: от уличного фонаря или, возможно, изнутри картины? Я вертел эту фанеру в руках, но так и не находил ответа. Потом решил, что оставлю пейзаж у двери буфета, а на обратном пути заберу его.

В буфете было немноголюдно. За стойкой – женщина лет сорока, в фартуке и с прической, которую в свое время называли «вшивым домиком». Губы ее были ярко накрашены. Бросив взгляд в мою сторону и отвернувшись к зеркальцу, которое висело на стене, она стала их подкрашивать. Рядом у стойки развалившись сидел мужик в зимней шапке, в телогрейке и тяжелых кирзовых сапогах. В зубах его торчала, будто приклеенная к губе, сигарета. Он с нескрываемым интересом уставился на меня.

Буфет представлял собой небольшую комнату, неряшливо обклеенную сморщенными обоями. Стена за стойкой бара, облепленная вырезками из журналов и газет с портретами мужчин и женщин, напоминала иконостас. На полке стояли ряды бутылок перцовки. Из черной тарелки радио, висевшей на гвозде, доносилось чье-то хриплое пение. Разобрать половую принадлежность солиста было невозможно.

Я выбрал столик подальше от стойки бара. Подкрасив губы, буфетчица спросила:

– Что будете?

Мужик в зимней шапке посмотрел в мою сторону с любопытством.

– А что у вас есть? – спросил я.

Бросив взгляд на полку, буфетчица перечислила:

– Перцовка и пирожки с повидлом, винегрет… Могу разогреть котлеты…

Я попросил стакан перцовки и винегрет.

– В разлив мы не продаем… – улыбаясь, с интригой в голосе протянула буфетчица.

– Ну, давай бутылку, – понимающе отозвался я.

Мужик в зимней шапке явно оживился, на его лице появилась улыбка, он даже несколько раз попытался подмигнуть мне. Встретившись со мной глазами, он помахал рукой, изображая что-то вроде доброжелательного приветствия. Выждав какое-то время и решив про себя, что первое знакомство уже состоялось, он полюбопытствовал:

– Откуда будем? – И, обращаясь к буфетчице, по-хозяйски скомандовал: – Клав! Ну, чо ты телишься? Обслужи гостя, чо ты резину тянешь?

Клавдия, пересекая в туфлях на высоком каблуке пространство буфета, уже несла в одной руке бутылку со стаканом на горлышке, а в другой тарелку с винегретом.

– А ты помалкивай, Федор, ишь, начальник нашелся. Ты бы лучше ширинку застегнул…

А вам хлебушка или пирожков? – уже обращаясь ко мне, спросила она.

Федор застегнул пуговицы на ширинке и снова повернулся в мою сторону:

– Откуда будем-то? – И не скрывая своего навязчивого любопытства, подошел к моему столу, качаясь: – Шофер первого класса Федор Алексеевич Махеев… – Он протянул руку и присел боком на табурет напротив меня.

Я молча ответил на его рукопожатие.

– Не угостишь? – глядя на бутылку, спросил он, улыбаясь.

Я кивнул.

– Ну ты… враг народа, тащи стакан, – обращаясь к Клавдии, скомандовал Федор Алексеевич и добавил уже мягче: – Вишь, Клав, как оно бывает-то, гора с горой не сходятся, а человек с человеком…

Клава принесла стакан и со стуком поставила на стол.

– Человек с человеком… Ты, Федор, каждый божий день с человеками сходишься, а потом ищи тебя по канавам. Стыда в тебе нет, Федор!

– Клав, сука, ну что ты такое городишь, и не стыдно тебе порочить честь бывшего воина Красной армии?..

– Во́ина… Да ты пилотки-то, небось, не видел настоящей, окромя как у баб между ног…

Я разлил перцовку по стаканам.

– Будем, – коротко, по-деловому, бросил Федор и вылил в себя содержимое стакана, запрокинув голову. – Хорошо пошла… – выдохнул он и, откусив от пирожка с повидлом, стал хлопать себя по карманам в поисках спичек. Найдя коробок, Федор раскурил свою погасшую сигарету. – Надолго? – не оставляя надежды все-таки завязать разговор, опять начал он.

– Нет, завтра уезжаю, – медленно цедя перцовку из стакана, объяснил я.

– Куда, если, так сказать, не секрет? – продолжал Федор светскую беседу.

– В Москву…

– А-а-а… – протянул он, глядя на бутылку. – А в наши края какими судьбами, так сказать, по долгу службы или?..

Мне совсем не хотелось отвечать ему. Пьянея, я с каким-то ленивым удовольствием осознавал, что это моя последняя ночь…

* * *