Шаг в аномалию

— Прошу вас не заключать меня в башню сызнова, да и людишек моих выручить оттуда нужно, мы не вороги вам, — глухо проговорил парень.

— А Елисей?

— Сей пёс изменой действовал, я отпишу на Русь об нём.

— Ладно, выпущу, но прежнее доверие заслужить надо будет, — решил Вячеслав, хлопнув ладонью по столу. Никита уверенно кивнул.

— Ладно, Никита. Ты иди, нам с майором поговорить надо.

— Слушай, Алексей, — проводив глазами Никиту, проговорил Вячеслав, — я со Смирновым это обсудил уже. Короче, ты поставишь острожек у нашей границе, на нашем берегу Уды у впадения её в Ангару и останешься там главным. Таможня и погранзастава, так сказать. Народу вас там будет немного, может с дюжину. Вахтовым методом парни там будут — по три месяца. Ваше задача — не пропустить чужого к нам незамеченным. Это очень важно. Возражения есть?

— Возражений нет, Вячеслав. Дело ясное…А кого мне дашь, Саляева, Новикова?

— Саляев с казаками будет заниматься сбором шкурок у туземцев. Новиков мне тут нужен, я же всё-таки не военный, мало ли что.

— Володя?

— Кабаржицкий? Да, на первых порах пусть у тебя будет, а там посмотрим.

— Как с продовольствием будем решать?

— С собой возьмёте, столько сколько возможно. Приданные тебе тунгусы будут охотиться, у Владимира с рыбалкой неплохо. По возможности будем вас снабжать. В здешних лесах трудно с голоду умереть. Хотя мясо и рыба мне порядком поднадоели, картошки хочется, чёрт возьми! Но пока нельзя! Всё на высев.

— А когда она, появилась на Руси, при Петре вроде? — улыбнулся Сазонов.

— Ну да, мне рассказали, что Пётр отправил мешок картошки из Голландии в Россию только в конце этого семнадцатого века. Да что Пётр, ещё при Екатерине Великой у картошки не было шансов. А в девятнадцатом веке ещё были картофельные бунты.

— Кабаржицкий рассказал? — засмеялся Сазонов.

— Ага, он самый. Вон смешно получиться, если картошка в Россию придёт не из Европы, а из Сибири! Занятная коллизия, а? Хе-хе. — Да уж, это точно. Может и Бекетову потом подкинем картошечки? — предложил майор. — Ну это как дела наши с ним пойдёт. Точнее не совсем с ним, мужик-то он неплохой, а с Московским царством. — Ох, надеюсь, что всё ладно будет, — после некоторой паузы сказал Вячеслав, оглаживая бороду.

— Хорошо бы… Ладно, пойду готовится к отбытию. Ты когда планируешь меня послать-то, Андреич?

— На неделе, Лёша, не торопись. Мы ещё десять раз всё обдумать успеем.

Мишку Черкаса, убитого Елисеем, похоронили на высоком берегу Белой со всеми почестями: сколотили гроб, сделали оградку и поставили православный крест над могилой. Казаки за такое отношение к убитому казаку очень зауважали начальство посёлка, присутствовавшее на похоронах. А Елисей так и остался висеть на суку в перелеске недалеко от посёлка. Собаке — собачья смерть.

Ивана Репу, литейщика, сцапанного Новиковым у хрипуновцев и вывезенного в Белореченский посёлок, вызвали к воеводе Ангарского края. Так Вячеслава представил Ивану Кузьма, ставший теперь казачьим атаманом. По случаю атаманства Кузьме выдали невиданные доселе штаны со множеством карманов, отличный кожаный ремень, высокие ботинки с мощной подошвой, а самое главное — небольшой для его лапищи пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием. Нацепив всё это великолепие, да рассовав свою мелочёвку по карманам, Кузьма Фролыч стал напоминать современного для двадцать первого века Робинзона-спецназовца. Посмотреть на этого загорелого на майском солнце мужичину с мощным волосатым торсом и серьгой в ухе, сбежались почти все жители посёлка. Они смотрели на него с таким нескрываемым удивлением и уважением, что Кузьма вконец стушевался и нацепил рубаху, чем вызвал несколько разочарованных женских вздохов. Для своих Кузьма теперь стал исключительно Кузьмой Фролычем и для всех девятнадцати человек стал непререкаемым авторитетом.

Иван зашёл в светёлку к воеводе, снял шапку, сложил двуперстие и, чертыхнувшись на отсутствие красного уголка, подошёл к столу, приглашаемый жестом воеводы.

— Здравствуй Иван, — начал разговор Вячеслав.

— Здорово воевода, пошто звал? — спросил Репа, уже догадываясь о теме разговора, не дурак, мол.

Вячеслав внимательно смотрел на Ивана, щуря глаз и поглаживая усы.

— Воевода, ты хочешь рудное дело для себя учинить? — решил взять быка за рога Иван.

— Да, Иван, но ты не спеши. Но сначала, расскажи о себе, о семье своей.

Иван опешил, зачем ему это надо знать? Допрос желает учинить, но зачем?

— Ну да Бог с ним, — решил Иван и, пожав плечами, начал рассказ.

— Отец мой, Михайла Васильевич, родом из Дмитрова, кузнецом был, а на войне с ляхами сгинул без следа. Матушка, Ольга Микулишна, с псковской украйны, жива, слава Богу. С братами моими живут в Дмитрове, в посаде. Браты по отцовому завету кузнецы оба, детишки тож к железу тянутся сызмальства.

— Ну а ты как в Москве оказался?

— Я… меня Акинфий, старшой брат, после того, как отец сгинул на войне, послал к дядьке Игнату в Тулу, подмастерьем. Ну а там, как выучился ремеслу, так в Москву и подался, а опосля и в Литейный приказ, плавильщиком.

— Так сбежал от дядьки-то, получается?