Шаг в Безмолвие

После разговора с варваром Герика не смогла уснуть. Царевна и жрицы давно уже спали, а мелья продолжала сидеть возле костра, глядя в огонь и стараясь, чтобы никто не заметил, как сильно она расстроена.

Нет, Герика не сердилась на Солан, из-за которой была вынуждена назвать северянину свое имя, хотя и не собиралась этого делать. Она понимала, что юная царевна по-прежнему верит в невиновность отца… да и какая дочь на ее месте не верила бы? Мелья тоже желала во всем разобраться – вот только не ценой уступки Рагнару, чтоб ему провалиться, как любят приговаривать его земляки. Но вышло иначе, чего уж теперь жалеть.

Нет, Герику не огорчило изменившееся отношение сестер: услышав обещания Рагнара, молодые жрицы стали посматривать на нее с легким укором и даже с завистью. Возможно, Хризе или Анат северянин казался завидной партией, и они не понимали, почему мелья ведет себя с ним надменно и строит из себя неприступную, гордую царицу. Герике было больно от этого, но она не осуждала их – они знали лишь то, что видели.

То, что происходило с ней, терзало душу мельи, и она искала способ выплеснуть свои чувства наружу, без слов рассказать о них, чтобы облегчить боль.

Мира всегда носила с собой маленькую флогеру, на которой под настроение любила играть, и Герика выпросила у нее флейту. Обычно музыка помогала ей обрести душевное равновесие; она надеялась, что поможет и сейчас. Девушка поднесла инструмент к губам, и над притихшим лагерем поплыла красивая и печальная мелодия.

…Ее семья ни за что не согласится на этот брак. Сегодня вечером, слушая северянина, Герика понимала: он не врет. Он в самом деле способен добыть и войско, и земли, и золото. И да, он красив. Мелья была вынуждена признаться самой себе, что ей нравится его лицо и его тело. Он молод и силен, у них могли бы быть здоровые, красивые дети. И если он готов воздавать лаской за нежность и послушание, то можно найти к нему подход и научить его многим вещам, которых ему пока не хватает… Но даже если она даст согласие и станет его женой, ее родные никогда не признают законным мужем какого-то дикаря. Поэтому, если Герика не хочет разбить сердце своей матери и опозорить отца, она не должна соглашаться. И не согласится. В свое время, пройдя Посвящение и став атикайей, она вернется домой, и отец выберет ей подходящего жениха. Которого она постарается принять и полюбить…

Да, браки по любви, особенно по взаимной, были в их мире огромной редкостью. И чем выше было положение семьи, тем меньше обращали внимание на чувства, а больше – на то, чем важен и выгоден тот или иной союз. Герика знала, что так было и с ее родителями. Когда она спросила у матери, выходила ли та замуж по любви, мать не стала рассказывать дочери глупые сказки. Но поделилась с ней главным: даже если между супругами поначалу нет никаких нежных чувств, всегда есть возможность вырастить их самим – из взаимного уважения и заботы, из умения слушать и слышать, понимать и, если надо, уступать. Тогда боги и посылают семье священный огонь любви, который горел в глазах ее родителей, когда они смотрели друг на друга.

И все же такое возможно не всегда и не с каждым. Смогла бы Солан когда-нибудь полюбить царевича из Лодоса? Или другого царевича, который, по слухам, предпочитает мужчин? Смогу ли я полюбить выбранного не мной человека только потому, что отец сочтет этот союз выгодным?

Герика играла, а по щекам ее медленно катились слезы. Чего Великая Тривия хочет от своей дочери? Неужели чтобы Герика нарушила все семейные традиции и законы, стала женой варвара и отправилась с ним на север?!

Нет, я не могу. Не могу! Не имею права…

А может, она просто чего-то не понимает? Тривия показала ей двух мужчин, и Искандер был первым, кого она увидела и узнала. Но, увы, все мысли царя сейчас занимала война, и для чувств в душе Искандера совсем не осталось места.

Как жаль, ведь он тоже заслуживает любви, как и все мы – я, Солан и даже Рагнар. Судьба не напрасно свела нас вместе, но для чего? Неужели лишь для того, чтобы мы причиняли друг другу страдания?

Флогера всхлипнула и замолчала. Девушка беззвучно плакала, закрыв лицо руками.

Она легла поздно, не выспалась и проснулась с опухшим лицом. И теперь полулежала в повозке, отвернувшись от всех и прикрыв глаза. Солан было жаль подругу, но она не могла найти слов, чтобы ее утешить: наговорить можно всякого, пообещать, что все закончится хорошо, но какое там «хорошо», если вождь северян ясно сказал, что возьмет ее в жены – и все тут!