Шаг за шагом

— Во всяком случае, я желаю прежде видеть ваше полномочие, — сказал Александр Васильич.

— Мне не дано никакого предписания, а сказано словесно. И вы напрасно говорите, что я вас хочу арестовать: «Просить ко мне, как только приедет», — вот собственные слова их превосходительства.

— А если мне не угодно будет исполнить этой просьбы? — иронически осведомился Светлов.

Пристав пожал плечами.

— Я все-таки должен буду представить вас к генералу, — ответил он с едва заметной улыбкой.

— Насильно? — пожелал узнать Александр Васильич.

— То есть как вам сказать? Мне тогда придется задержать вас здесь, а самому поехать доложить их превосходительству, что вы не желаете их видеть… — объяснил полицейский чиновник.

— Не упрямьтесь… — шепнул Светлову Варгунин.

— Другими словами — это арест, но без соблюдения законной формы? — обратился Александр Васильич к приставу. — Извольте, я к вашим услугам.

Светлов перебросился двумя-тремя фразами с друзьями и, крепко пожав им руки, спокойно вышел из пошевней. Шлагбаум, по распоряжению офицера, был тотчас же поднят, и лихая тройка покатила дальше уже по городской улице, сопровождаемая лаем какой-то гулящей собаки…

Представитель местной власти, несмотря на поздний час ночи, работал в своем кабинете над огромной кипой бумаг, когда ему доложили о Светлове.

— Просите, — сказал старик, неохотно вставая.

Александр Васильич вошел неторопливо, как входил везде.

— Позвольте мне прежде всего протестовать, генерал, — обратился он прямо к его превосходительству, вежливо поклонившись ему и не дожидаясь вопроса, — я арестован без соблюдения надлежащей формальности…

Изящная свобода манер и всей фигуры Светлова заметно произвела сильное впечатление на, старика.

— Не горячитесь, не горячитесь, молодой человек, — остановил он его с снисходительной улыбкой, — я сам умел протестовать в ваши годы. Во-первых, вы не арестованы; во-вторых, вы здесь, может быть, к вашей же пользе… Присядьте и успокойтесь, пожалуйста.

Старик учтиво придвинул к Светлову кресло и сел напротив его на другое.

— Вы теперь прямо из Ельцинской фабрики? — осведомился генерал.

— Да, я оттуда.

— Скажите… войско уже там?

— Я встретил его, когда выезжал.

— Не знаете… что там вышла за история? — спросил его превосходительство таким естественным тоном, как будто беседовал запросто с знакомым.

— Рабочие заявили директору, что не желают больше иметь его у себя, а когда он не согласился оставить фабрику добровольно…

— Да, это-то я слышал, — перебил генерал. — А подробностей… не знаете?

— Знаю очень хорошо все; мне, хотя и против воли, пришлось даже участвовать в этой истории, — сказал Светлов, нисколько не уступая собеседнику в естественности тона.

— А! Это интересно. Сделайте одолжение, расскажите мне обо всем поподробнее: я не могу до сих пор добиться тут никакого толку, — попросил генерал, стараясь как можно удобнее приютиться в кресле.

Александр Васильич совершенно правдиво и, вместе с тем, даже художественно обрисовал его превосходительству фабричные сцены; но при этом Светлов как-то так ловко ухитрился вести свой рассказ, что деятелем в них везде являлась только толпа и — ни одной личности, исключая его собственной. Генерал с нескрываемым удовольствием выслушал это мастерское повествование.

— Вы так живо изобразили мне ельцинское движение, что оно как будто стоит теперь у меня перед глазами, и я не могу не заподозрить в вас… художника, — сказал он, медленно потерев ладонью об ладонь. — Очень вам благодарен!

— Литературная привычка, генерал, — скромно заметил Александр Васильич.

— Да, это видно, это видно… — подтвердил его превосходительство. — Но… надеюсь, молодой человек, в вашем настоящем рассказе не дано столько же места фантазии, сколько ей отводится обыкновенно в литературных произведениях? — прибавил он с тонкой дипломатичностью.

— Напротив, даю вам слово, что я скорее убавил что-нибудь, нежели прибавил, — с такой же точно дипломатичностью ответил Светлов, не уступая генералу и в этом.

— Значит, ваше личное участие во всей этой кутерьме только тем и ограничилось, что вы сейчас передали мне? — спросил последний, несколько помолчав.

— Только этим.

— А! так вот что значит на языке директора — «действовал энергичнее остальных»… — как бы про себя проговорил старик. — Так его так-таки и наказали? — снова обратился он к Александру Васильичу. — Ведь это… позор! Я бы застрелился… — заходил генерал большими шагами по кабинету.

Светлов тоже встал и молча ожидал, что он скажет дальше.

— Вы в каком университете воспитывались? — обратился к нему вдруг его превосходительство, круто обернувшись.

— В петербургском-с.

— По какому факультету?

— По математическому.

— Как! — удивился генерал, — математик и… литератор?

— В здешней гимназии я особенно плохо шел по математике, так мне хотелось пополнить этот образовательный пробел в Петербурге, — пояснил Александр Васильич, — тем более, — прибавил он, — что у нас, по крайнему моему разумению, без знания точных наук литератору остается незавидное поприще почетного переливания из пустого в порожнее.