Шагай вперед, мой караван... (СИ)

Джим руководил лабораторией прямо-таки ювелирно. Со стороны могло показаться, что он - обычный член коллектива, настолько прост и дружелюбен он был со всеми и с каждым в отдельности. К нему обращались запросто, по имени, его можно было по-приятельски обнять или даже хлопнуть по плечу. Никто никогда не слышал от него окрика или замечания. Но невидимая дистанция, подтянутость в его присутствии каждого стала очевидна для Ланы позднее, когда она начала ощущать коллектив не снаружи, а изнутри.

Вся жизнь для нее превратилась в праздник - праздник самораскрытия и самореализации. Им с Левоном пришлось купить, вернее, взять в loan, вторую машину, и теперь она самостоятельно ездила на работу, испытывая за рулем этакую радостную независимость, не лишенную доли самолюбования. Вот она какая я! - готова была выкрикнуть Лана, совсем как лягушка-путешественница из сказки. Я гоняю на машине по фривеям, я работаю в крупнейшем американском университете, я член группы компьютерных программистов. Ай да я!

Левон добровольно взял на себя большую часть домашних дел. Опьяненная собственными успехами, озабоченная необходимостью соответствовать занимае- мому месту, что требовало от нее неустанной дополнительной работы над собой, Лана почти забыла о муже. Она уже не могла помогать ему с газетой, и их “Оазис” начал медленно но верно хиреть, пока Левон не принял окончательного решения закрыть газету. Это решение явилось большой жирной точкой на активной жизни Левона, практически - на всей его жизни. Будучи по натуре лидером, привыкшим масштабно мыслить и действовать, он - совсем еще не старый мужчина - окончательно оказывался теперь не у дел.

Когда поутру домочадцы разбегались и разъезжались по своим делам, он, оставшись в гордом одиночестве, метался по дому, пытаясь хоть чем-то занять себя. Хватался за пылесос, за швабру, драил и без того чистую плиту или раковину, искал, что бы засунуть в стиральную машину. Полистав кулинарную книгу, принимался за готовку... А когда делать становилось нечего, садился перед телевизором и смотрел все подряд, пока сон не смаривал его. Не зная языка, он практически мог лишь догадываться, что происходит на экране, а это быстро надоедало. И так изо дня в день. Единственной отдушиной его стало казино. К счастью, совершать такие дальние вояжи они с Ланой могли теперь только по выходным. И он, как ребенок, всю неделю нетерпеливо поглядывал на календарь в предвкушении долгожданной вылазки.

Индейцы не просчитались, пооткрывав в своих резервациях казино. Калифорнийцы теперь к ним валом валили. За один только год шатры сменились фундадаментальными сооружениями, рядом появились многоэтажные паркинги. Полным ходом шло строительство гостиниц при них. И все это за счет таких же, как Левон, “мотыльков”, опрометчиво летящих на свет-приманку. Его новое пристрастие било не только по семейному бюджету, но и по его здоровью. Одержимый эфимерной идеей выиграть очень крупную сумму денег, которая с лихвой компенсировала бы отсутствие его вклада в семейный бюджет, Левон, от того что ожидания его не оправдывались, лишь нервничал и злился. А потом хватался за сердце и глотал лекарства.

Хоть с новой работой жены жизнь его стала совсем унылой и бесцельной, он искренне радовался за нее, повторяя про себя, как заклинание: пусть хоть она, пусть хоть она, прекрасно понимая, что успехи другого человека, даже самого дорогого и близкого, не наполнят твою собственную жизнь ароматом и смыслом, если таковых в ней нет.

Временами тяжелая депрессия завладевала им настолько, что он готов был наложить на себя руки. В один из таких, далеко не самых безоблачных дней Левону позвонил новый подписчик, не знавший, что “Оазис” перестал существовать. Это был вновьприбывший эмигрант, осевший в Южной Дакоте. Ровная доброжелательность Левона, неспешная речь, мягкий, глубокий тембр голоса, видимо, вызывали даже у людей, никогда его не видевших, доверие, желание поделиться своими проблемами, спросить совета. Звонивший, явно человек в возрасте, не составил исключения. Но Левон не был расположен сейчас к душеспасительным беседам. Раздражение на самого себя заставило его говорить резко и отрывисто: