Шагги Бейн

Для первой работы ее нынешняя была не такой уж плохой, как утверждал ее отчим Шаг, в особенности для бесшабашной вчерашней школьницы, чьи мозги заняты только парнями и тряпками. Кредитование было скучным занятием, но ей нравилось, когда все точно организовано и приведено в порядок. Ей нравилось смотреть на аккуратные пометки красной ручкой в конце каждой страницы бухгалтерской книги, проверенные, неоспоримые и истинные. В некотором роде она унаследовала это от Агнес – свою склонность к аккуратизму, этот острый глаз касательно всего, что у тебя есть и сколько ты можешь потратить.

Работа ее устраивала, к тому же у начальника был сын, высокий, красивый парень, и Кэтрин, пробираясь домой, позволила себе помечтать о младшем Камероне. В кинотеатре Кэмпбелл Камерон превращался в сплошные нахальные ручки, как грязный осьминог. Даже самые нежные его прикосновения казались самоуверенными и требовательными.

Бабушка как-то отвела ее в сторонку и сказала, что она безголовая девчонка и должна выйти замуж за Симуса Келли. Лиззи рассказала, как она вышла за своего хорошего католического мальчика, как он служил ей надежной опорой больше сорока лет при всех напастях. Игнорировать советы бабушки не составляло труда. В конечном счете Лиззи, сколько себя помнила Кэтрин, купила только два новых канапе, а брак должен быть чем-то большим, чем потрескавшаяся кожа на ладонях и опухшие колени. Лиззи так или иначе не было нужды беспокоиться о молодом Камероне. Отчим Кэтрин настойчиво навязывал ей своего племянника Дональда-младшего.

Когда она впервые увидела своего сводного кузена, ее втайне привела в восторг его манера держаться, умение чувствовать себя как дома в их маленькой гостиной. Дональд-младший сидел, уверенный в себе, широко расставив ноги, занимал больше пространства, чем следовало, и без малейшей скромности говорил о себе. Ей понравилось, как он ей намекнул, что его личность важнее ее личности. Именно так эти протестантские собаки и выставляли себя всегда, демонстрируя, как их любят, как хорошо кормят, как вертится вокруг них вся семья. Они были гордостью матерей, даже если покрывали себя позором и выставляли напоказ свои недостатки, и Дональд-младший, казалось, был полностью свободен от совести или обязанностей. Он выставлял себя золотым мальчиком, хотя на самом деле скорее был всего лишь наивно и очевидно розовым.

Кэтрин нравилось смотреть, как он ест. Она была шокирована его предпочтением ягнячьего топленого жира щам, а еще его уверенностью в том, что в его тарелке со стовисом[31] всегда будут три целые сосиски. Он съел все и, протянув тарелку Лиззи, попросил добавки. Ну и как же она могла сказать своей маленькой бабушке, что будет счастлива заполучить этого типа себе в мужья? Все знали, что он охмурил десятки девчонок, пока она делила спальню с двумя братьями. Дональду-младшему не приходилось отдавать часть жалованья матери. Ему не нужно было ни за что чувствовать себя благодарным или виноватым.

Не успели они познакомиться, как он попытался лишить ее невинности. Кэтрин принялась читать ему лекцию о первом причастии, а он расхохотался, когда она серьезно сказала ему, что ищет брака. Племянничек пошел в дядюшку Шага. Она глубоко вонзила ногти в мякоть ладони и целомудренно отвергла его. Втайне ей нравился такой редкий дисбаланс сил, хотя она отчасти допускала, что именно по причине такого дисбаланса он бы и бросил ее. Но Дональд-младший не отвернулся от нее. Вместо этого он поговорил со своим дядюшкой Шагом и в день ее семнадцатилетия попросил ее руки. Сводный кузен сделал это на втором этаже автобуса, шедшего по Тронгейт-стрит[32]

, – эффектная сцена, больше подходившая для него, чем для нее.

Дождь усилился, и Кэтрин в своих сапожках на высоком каблуке перешла на рысцу. Первые полосы вечерних газет взрывались черно-красными заголовками жутких историй, сопровождаемых сделанными в фотокабинах снимками изнасилованных и убитых в темных закутках города молодых женщин. Газеты писали, что жертвы были проститутками, и публиковали тенденциозные статьи о неблагополучной наркотической ситуации, которую им приходится освещать. Одна из молодых девушек была задушена и сброшена в неглубокую речушку рядом с шоссе. Убийца аккуратно сложил ее оскверненное тело и засунул в черный мешок для мусора. Она пролежала там несколько месяцев, пока какие-то ребята, собиравшиеся выкинуть мусор в неположенном месте, не разорвали тот черный мешок и из него не выскользнула ее фиолетовая рука. До этого дня никто не сообщал о ее исчезновении. Вулли, прочтя эту историю, сочувственно пощелкал вставной челюстью, а Лиззи поинтересовалась, куда смотрела церковь.

Кэтрин в ужасе рассматривала фотографии мертвых девиц в газетах. Их впалые щеки и закатившиеся глаза контрастировали с прижизненными, сделанными в фотокабинах снимками на светло-оранжевом фоне. Убили молодую девушку, а наилучшая фотография, какую смогла предоставить для газеты ее семья, – из запасных копий, снятых для месячного проездного билета.