Шаги Командора или 141-й Дон Жуан

В отеле прихватил с собой карту города на английском языке из трех имевшихся (еще на французском и испанском), – более или менее доступном моим скромным лингвистическим познаниям.

Берега Манарасанареса утопают в зелени; поверхность воды чистая; будто здесь листья не опадают, на противоположном берегу под плакучей ивой целовалась-миловалась парочка.

Мадрид – город музеев. Площади, памятники…

Я вспоминал свои отечественные и российские впечатления, Петербург, Медный всадник, конечно, Пушкин, (теперь в северную столицу пришел и Низами)’, Москва, Минин и Пожарский, Пушкин и Гоголь, Маяковский, Юрий Долгорукий…

Пожалуй, Баку мог бы поспорить по числу увековеченных поэтов и писателей со знаменитыми столицами. Низами и Физули, Мирза Фатали Ахундов, Сабир, Гусейн Джавид, Самед Вургун, Мушфик… И молодой Пушкин, подаренный нашей столице первопрестольной Москвой…В Европе, не бедной гениями поэзии, мне сдается, больше увековеченных в бронзе и мраморе полководцев.

В Испании немало Филиппов Третьих, этот король считается творцом «золотого века» страны.

За счет золота, привозимого из нового Света. Испания «правила бал» на всю Европу.

«Фелипе» на коне выглядит внушительно и грандиозно. Скромнее – с посохом – на «Плаза де Санта Анна» – площади святой Анны.

Осмотрев площадь, я заглянул в пивную, выпил кружку; здесь ощущался немецкий дух; не только из-за пива; и персонал, преимущественно, из немцев, и песни на немецком, и металлический отзвук немецкой речи. Смех гарсонов напоминал звон бьющегося стекла.

С утра до вечера знакомился с центром; музеи, дворцы, парки. «Плаза майор» – главная. А «Плаза Пуерта дель Соль» считается географическим центром страны. Дороги в Мадрид и из Мадрида начинаются и кончаются здесь.

Для меня это имело этапное значение – предстоял путь в Вальядолид, Валенсию.

В полдень я подустал, пора было подкрепиться; будь турецкий «донер-кебаб», вопрос был бы решен «дешево и сердито». «Донер» не требовал сидения, можно уплетать и переваривать на ходу. Ведь для туриста важны не только цены, но и хронометраж. Как-то в Страсбурге, в поисках дешевого кафе я набрел на турецкую «донер-хану» и, возликовав, дней пять туда и повадился ходить. Но тут, в Мадриде, кебабом не разжиться. Может, испанцы не позабыли давнишние счеты с турками.

Бары, клубы, рестораны и вино – объекты и предметы, равно излюбленные и Габсбургами, и бурбонами, и аборигенами-кастильцами. Но, конечно, главное удовольствие – коррида.

Хотя в Мадриде много арен для корриды, я в тот день не сходил на это зрелище; решил сперва выведать у портье в отеле, где самая лучшая арена, а уж потом обогатить впечатления.

X

Разбитое окно Хемингуэя и Гайде

Когда выходил из отеля, портье в красном фраке посоветовал мне обязательно сходить в ресторан, который любил Хемингуэй. Там, мол, и дешево, и кухня кастильская. Портье знал из моих немногословных разъяснений, что я причастен к цеху писателей.

– Стол Хемингуэя – под разбитым окном, – сообщил он и подмигнул мне заговорщицки, будто посвящал в глубокую тайну.

Я подумал, грешным делом, что мой испанский компаньеро, похоже, такой же выдумщик, как я.

Ресторан, о котором он говорил, назывался «Эль Ботин».

Когда я пожаловал туда, почти все места были заняты. Это напоминало птичий базар, всяк говорил на своем языке, и никто не врубался в сопредельные разговоры. Шумнее всех были поляки. Я узнал их по пронзительным интонациям и обильным шипящим звукам.

Войдя, я сразу устремил взор в дальний угол, так как лишь оттуда падал дневной свет, остальные окна были забраны в жалюзи.

Достопримечательный стол великого писателя был занят. Так и есть: под окном с треснувшим стеклом. То ли сломанное стекло оставалось в неприкосновенности, то ли его вставили как мемориальное обозначение. Мистер Хемингуэй, говорят, перебрав с выпивкой, бывало, «выяснял отношения» и бил стекла. Но в поведении и тональности разговора сидевших за мемориальным столом не замечалось ничего поэтически-эпатирующего и намерения бить стекла.

Я сел на противоположной от них стороне. Официант, взяв со стола меню, подал мне. Будто я сам не мог проделать это нехитрое движение. Масса блюд, но я ничего не понял.

Я состряпал фразу по-английски:

– Хотел бы блюдо из баранины.

Но он, ничего не уразумев, наклонил голову на уровень моего уха и что-то протараторил по-испански, очевидно, объяснял, что не понял меня. Пришлось мне извлечь из кейса русско-испанский разговорник, подаренный знакомым испанистом. Пока я извлекал из разговорника необходимое, официант прошел к другому столу и, приняв заказ, взглянул в мою сторону; я кивком головы дал понять, что нашел искомое.

– Кордерос, – сказал.