Шаги по земле

Вторую сессию, или первую летнюю, я сдала с теми же оценками, что и зимнюю, но обошлось без слез — все равно я почувствовала себя уверенней, да и повзрослела, закалилась в людях, как говорится.

6. Студенческое лето

Каникулы! Прекрасная пора, пора возвращения домой, в родную среду! К скрипящему непостижимыми гаммами колодцу, зазывному звяканью ведра, к плеску воды в его глубине; к подворью, обрамленному муравой; к дому со сливными желобами и водосборными корытами под ними; к тихой улице с рядами ничейных вишен вдоль усадеб; к полям у дорог — то зеленым, то желтым; к людям, которые здороваются, проходя мимо. Все это было мое, моя душа и плоть, из этого я состояла. Мне нужно было видеть горизонты, то, чего совсем, ни в какой мере не мог дать город. Их ширь, раскрыленность, разбег, разгон! В их неизмеримых охватах дышалось вольготно, душой и мыслями леталось — стремительнее и выше! Хотелось птиц, парящих в поднебесье от любви к полетам, а не по физиологической необходимости, ведь тогда они и поют чаще и песни у них другие. Днем я глядела на разноцветье флокс, фарбитисов, обвивающих наш частокол со стороны улицы, любовалась вездесущими космеями-самосейками, а вечером вдыхала неизъяснимую нежность мирабилиса и ненавязчивый дурман маттиол. Разве при этом я не становилась ими, всесильными, всевластными, пробившимися к солнцу, где их и не ждали? Разве они были не я, тут обитающая, с ними гомонящая, их ласкающая лучами глаз? А в полях — все лето владычествовал шалфей, любимый цветок, и в его разливы вносила свою терпкость полынь, да чуть различимо приправлял этот букет запах хлебов. И не надо мне было других чудес!

Я бежала на невыгоревшие еще пригорки, падала в их прогретость, обнимала пологие спинки и захлебывалась от восторга, от долго ожидаемой встречи. Не они, а я не сохранила обет нерасторжимости и веялась по чужим обиталищам, насквозь искусственным и перенаселенным. В голову приходили стихи, простенькие, как мои степи, и летели они в письмах к Саше Пушкину, моему другу со школьных времен, который служил в армии за пределами Родины:

Порой я слов не нахожуИ в луг бегу к фиалкам,

Через вишневую межуВ июньский полдень жаркий.Июнь — порой он сух и сер,Без зелени и влаги.И остается мне в уделМарание бумаги.

Фиалки все же ароматНисколько не утратят,Что я — дитя лугов, не маг —Стихам учусь в тетрадях.Они простят мне. Значит, кольНет места разным спорам,

Ничто не истребит любовьМою к моим просторам.О, луговых фиалок край,Где высоко как нимбыНесется гомон птичьих стай,Их песенные гимны!

Луга, наперсники полей,Фиалки под горою —Остались в памяти моейНаивною строкою.

Как я могла прожить прошлое лето и не заметить своих любимых красот? Ведь я почти ничего не видела, готовилась к вступительным экзаменам, сдавала их, обретаясь по пригородам… И хоть в перерывах между работой над учебниками, компендиумами и конспектами выходила в сад, уже довольно обедненный с годами, но все еще пригодный для гуляний, ела шелковицу с оставшегося у нас на южной меже деревца, грызла ранние яблоки и груши, но заботами, мыслями была не с ним. И это не позволяло полностью окунуться в него, принять его в себя так, чтобы только — сад и я, единым дыханием.

Бегала я тогда и к Людмиле, хотя все меньше оставалась там и все невнимательнее выслушивала рассказы о появившемся бездомном ухажере Саше, бывшем детдомовце, почитателе Дзержинского, который соблазнял ее обещаниями купить плащ к началу учебного года. Помню, меня резанула эта деталь, и я что-то возразила в ответ, но Людмила только ухмыльнулась. И я приняла ее реакцию в своем ключе, мол, она сама понимает — получать такие подарки от мужчины, значит, быть ему обязанной.