Шайтан-звезда

Она ухватилась за полы его фарджии, и распахнула их, и задрала на ошеломленном курде рубаху, и распутала повязки, и коснулась пальцами пересечения красных рубцов, проведя вдоль каждого из них сверху вниз, до самого живота. И они были наподобие шнурков, которыми женщины привязывают к голове изар.

Вид этих шрамов поразил Абризу. Она видела, что и с ней, и с раненым творится что-то необычное, но не ждала такого скорого и безусловного успеха от своего диковинного лечения.

– Ты удивительная красавица, – сказал вдруг Джеван-курд, приосанился и подкрутил длинный ус. – Погоди немного, я вспомню какие-нибудь подходящие стихи и скажу их тебе.

– Зачем мне от тебя стихи? – крайне изумилась молодая женщина. – Разве сейчас время для стихов?

– Без этого добиваться твоей близости было бы неприлично, клянусь Аллахом!

Абриза немедленно убрала руку с живота курда.

– Потрогай свои рубцы сам, о Джеван! – приказала она. – И не говори мне о близости. Объясни лучше, что было потом!

– Утро было потом, и я вернулся туда, где оставалось так много вещей, и увидел, что все это время лежал рядом с Алидом…

Джеван-курд вздохнул и склонил голову перед холмиком из крупных серых камней.

– Ты говоришь о мальчике? – осторожно спросила Абриза. – Он спас тебе жизнь. Когда ты упал, пораженный тремя ударами, он сражался над твоим телом, пока его не убили, и он упал на тебя, прикрыв тебя собой, и только поэтому ты спасся и тебя не прирезали, о несчастный.

– Откуда ты знаешь, о женщина? Ты видела то сражение? – осведомился курд, трогая себе грудь, обнаруживая поочередно все три шрама и проникаясь недоверием. – Но я не мог свалиться от таких царапин, клянусь Аллахом!

– В таком случае, объясни мне, о сын греха, как вышло, что ты несколько дней и ночей лежал наподобие камня, боясь пошевелиться, и откуда взялись эти, как ты их называешь, царапины!

– Я воистину лежал камнем, клянусь Аллахом, и все это время ты трогала меня руками, – согласился Джеван-курд. – Растирания – тоже один из способов лечения, и я знал индийского лекаря, который только так и снимал боль. Объясни наконец, кто ты, о женщина! И откуда ты взялась?

– Разве ты все еще не узнал меня?

– А почему это я должен тебя узнать? Благодарение Аллаху, у меня есть свои жены, и я не имею обыкновения смотреть на женщин, принадлежащих другим, даже если они из дерзости открывают передо мной лицо, – отрубил курд. – А ведь ты по виду и повадкам из благородных, и у тебя наверняка есть отец или муж, и такие, как ты, всегда были для меня запретны. Вот если на войне моя рука дотянется до какой-нибудь пленницы – это другое дело, этого и сам Аллах не возбраняет, о чем ясно сказано в Коране!

– Я не пленница и я больше ни разу не прикоснусь к тебе, раз ты так это понимаешь! – отрубила Абриза. – Но я еще раз спрашиваю тебя – ты действительно не узнал меня? И ты не удивился тому, что я знаю твое имя?

– Мое имя, благодарение Аллаху, хорошо известно во всех землях, где живут правоверные!

– А я тебя узнала. Я видела тебя в лагере Ади аль-Асвада…

Произнеся, впервые за много дней, вслух это имя, Абриза вздохнула и неожиданно для себя самой покраснела.

– В лагерях аль-Асвада было множество женщин, – с некоторым презрением к тем женщинам сообщил Джеван-курд.

– Такая, как я, была всего одна. Вспомни – конный разъезд привел в лагерь беглеца из войска франков в кольчуге и длинном белом гамбизоне с красным крестом! И этот человек требовал, чтобы его отвели в палатку к аль-Асваду! И это оказалась женщина! И аль-Асвад отправил ее в Хиру, во дворец к своему отцу! Ее многие видели в лагере с непокрытой головой! Теперь ты узнаешь меня?

– О госпожа! – воскликнул Джеван-курд, от изумления прекратив трогать и поглаживать свои шрамы. – Клянусь Аллахом, все бедствия, которые нас постигли, были из-за тебя!

– О Джеван, это мои бедствия были из-за аль-Асвада! – возразила Абриза. – Знаешь ли ты, что произошло со мной в Хире?

– Да, о госпожа, знаю и это, и многое другое.

Курд, вспомнив, очевидно, что перед ним – дочь франкского эмира и гостья Ади аль-Асвада, сложил руки, поклонился и замолчал надолго.

– Заговоришь ли ты когда-нибудь? – воскликнула Абриза.

– Прежде всего я скажу тебе о себе, о госпожа, – глядя мимо ее лица, уже не прежним сварливым голосом, а исполнившись достоинства, торжественно начал Джеван-курд. – Ты – христианка, а мы – правоверные. И ты, наверно, не видишь разницы между нами всеми, между аль-Асвадом, аль-Мунзиром, Мансуром ибн Джубейром и мной, как мы не видим разницы между твоими родичами. Мы все для тебя – люди в белых тюрбанах. А я среди войска аль-Асвада – пришелец! Я у себя дома убил врага и должен был бежать! Благородные арабы приняли меня в своих палатках, и дали мне в жены своих дочерей, и я ездил справа от Ади аль-Асвада! Я – который не может указать рукой на своих родичей по матери и по отцу! Вот почему я пошел за аль-Асвадом и ездил у его стремени, хотя Аллах и покарал его безумием! Вот почему я здесь, в этой пустыне, пораженный бедствиями!