Шах и мат

Нолан обладает притягательной, болезненно искренней уверенностью в себе. Прошлой ночью все прошло прекрасно – по-настоящему прекрасно, – но в то же время это был его первый раз, наш первый раз: беспорядочный и несовершенный, полный заданных на выдохе вопросов, проб и ошибок. Его руки смело исследовали мое тело, хотя в отдельные мгновения я могла почувствовать его неуверенность и неопытность. Другие парни утонули бы в своей хрупкой маскулинности, но Нолан кажется глубоко, по-настоящему счастливым.

Вспоминаю, какие звуки я издавала, как громко вздыхала… Думаю, он чувствовал, что все делает правильно.

– Не могу поверить, что он решил использовать гамбит Эванса[51] три года назад, – комментирует Нолан партию Коха, которую мы недавно разбирали. Его следы на снегу почти в два раза больше моих.

– Ну да, не самый лучший выбор, потому что Фэгард-Ворк в итоге размазал его по стенке.

– И все же. Я не видел, чтобы кто-то использовал Эванса с той недели, как сам научился играть.

Я улыбаюсь:

– Кстати, когда это случилось?

– Что именно? – Нолан посылает мне озадаченный взгляд.

– Когда ты научился играть в шахматы?

– Не помню. Больше чем уверен, что ответ есть в «Википедии».

– Наверняка. Но, в отличие от моей сестры, я отказываюсь читать, что там написано. Личные границы и все такое. – Я останавливаю Нолана, потянув за пальто.

Он отдал мне свои перчатки, потому что на улице дубак, а я забыла взять свои. В них мои руки выглядят особенно крошечными, и Нолан улыбается, заметив это.

– Но все еще любопытно, – признаюсь я.

– Мне было… пять? Но я не то чтобы много чего понимал в том возрасте. Думаю, осознанно я играл уже в шесть.

– Тебя учил дедушка?

– Типа того. В то время он обучал множество людей, и я просто… хотел быть в центре событий. Он был самым крутым из всех, кого я знал, так что я всеми силами пытался привлечь его внимание.

– А твои родители были против?

Нолан пожимает плечами:

– Мой отец – засранец. И даже если бы он им не был, шахматы не его стихия. Когда я был маленьким, то часами думал о пазлах, лего или прочих игрушках, пытался понять их смысл, анализировал и не знал почему. Отец думал, что со мной что-то не так. Пытался заставить меня заниматься всевозможными видами спорта. И у меня были успехи, потому что я был высоким и быстрым, но все это не было…

– Все это не было шахматами?

Он кивает.

Я думаю об отце. О том, что он, наоборот, постоянно подталкивал меня в сторону шахмат. О том, что если бы он был жив, то мы бы, скорее всего, общались не больше, чем Нолан с его отцом. Сильно разные пути, один итог.

– Ты ненавидишь своих родителей?

Нолан не удерживается от смешка:

– Не думаю. Я вообще о них не особенно много думаю. Давно не вспоминал. – Он сглатывает. – Почему-то от осознания этого еще больнее.

Я протягиваю руку и опускаю ее в карман его пальто. Нолан выдыхает белое облачко пара в вечерний воздух:

– Это не имело значения, когда дедушка был жив, потому что он был тем, кто понимал меня. В детстве он был такой же, как я. Когда мои родители развелись, они перестали думать о том, что должны заботиться обо мне. Мама снова вышла замуж. Отец женился. Когда его новая жена забеременела, всем стало легче. Обо мне вспоминали в последнюю очередь, и я мог неделями оставаться у дедушки. Мы были вдвоем. Только и делали, что играли.

– Ты когда-нибудь его обыгрывал?

– О нет. Долгое время нет. До тех пор, пока мне не исполнилось девять или десять. Тогда я начал выигрывать, и это вызывало у меня страх. Дедушка ненавидел проигрывать так же, как и я. Так что я думал, что он разозлится. Но… – Нолан качает головой. – Думаю, я никогда не видел его счастливее.

– Возможно, он не ненавидел проигрывать так же, как и ты.

– Думаю… – Он останавливается, и я останавливаюсь вместе с ним. Мы смотрим друг другу в глаза. – Однажды он сказал мне, что порой, с некоторыми людьми, дело не в победе или поражении. Что с некоторыми людьми важно просто продолжать играть. Долгое время я ему не верил.

– Да? – Я отвожу взгляд, наблюдая за тем, как садится солнце. – Я все еще думаю о том, как проиграла Коху. Каждый день. Каждый час.

– Я знаю.

– Перестань читать мои мысли. – Я тыкаю его пальцем в живот. Но Нолан перехватывает мою руку и притягивает меня ближе. – А что делаешь ты, чтобы пережить поражение?

– Ничего.

– Просто каждый раз чувствуешь себя дерьмово?

– Чтобы стать топ-игроком, ты просто обязан ненавидеть проигрывать. Практически уверен, эти два гена находятся в одной хромосоме.

– Так вот почему ты не умеешь проигрывать?

– Ага. И ты тоже.

Я улыбаюсь:

– Не буду врать, звучит правдоподобно. Когда я была маленькая, никак не могла понять, почему Истон так спокойно относилась к проигрышу, тогда как даже ничья заставляла меня взрываться.

– Истон?

– О. Моя лучшая подруга. – Я сглатываю. – Бывшая лучшая подруга?

Нолан наклоняет голову:

– Она что, съела твою королеву?

– Нет. Она… уехала. В колледж. В Колорадо.

– А.

– Ну да. С тех пор от нее ни слуху ни духу. – Я вздыхаю. – Скажи, как вы с Тану и Эмилем не теряете связь?