Шальной ветер

— Алекса… Я признаю, что я… трус. А ещё эгоист. И поэтому прошу тебя сделать за меня то, на что я никогда бы не осмелился. Пожалуйста… Я не знаю, сможешь ли ты это сказать моей маме… Но… Я не хочу учиться дальше! Я хочу уехать к нашим родственникам в провинцию и спрятаться там! Чтобы меня никто не видел! Я не хочу, чтобы меня видели! Даже вылеченного!

Порыв воздуха — и Алекса поняла, что он закрыл ладонями лицо.

Некоторое время она собиралась с силами и мыслями.

— Если твоё лицо изуродовано — это не страшно, — медленно сказала она. — Есть целители, которые скажут, можно ли вылечить кожу на лице, или придётся сделать операцию по пересадке кожи. Если у тебя страх перед мамой… Тебе нужно только понять, что за твои желания-нежелания тебя никто не убьёт. Ты Тиарнак. Ты человек, за судьбой которого с сочувствием следят многие.

— Ты не понимаешь… — чуть приглушённо ответил Ферди. — Я сотни раз пытался сказать это матери — и не сумел. Я не могу себя заставить это сказать. Ты думаешь, я не пробовал себя убеждать такими аргументами? Да я нашёл аргументов гораздо больше, чем ты сейчас. У меня было время на это — целых три года… Но я постоянно думаю о том, как мама взглянет на меня, когда я выйду из своего убежища… Она думает, что готова увидеть меня. Но я твёрдо знаю… Она уверена, что увидит того Ферди, которого знает. И то, что я увижу в её глазах… Мне хочется умереть, когда я думаю об этом её взгляде… Она столько вложила в меня, в мою жизнь…

— … Ферди, а нужно ли говорить об этом мадам Тиарнак? — после лихорадочных раздумий спросила девушка. — Может, дождаться, пока ты полностью окрепнешь, а потом Карей увезёт тебя к родственникам в провинции? Он вернётся и поставит родителей перед фактом. А потом…

— Та же трусость, — тяжело сказал Ферди. — Ладно. Пойдём. Я провожу тебя.

Но не двигался ещё некоторое время, будто забывшись, погружённый в тяжёлые мысли. Алекса, притихнув, сидела рядом, слушала и почти не слышала его тихое дыхание пойманного в ловушку. Ей хотелось обнять Ферди, как она обнимала, утешая, заболевшего Люка или простуженную Дэйзи; как обнимала перепуганную Джесмин, когда та однажды вместе с мальчишками спрыгнула из окна второго этажа школы и разорвала школьное платье. Эта дурёха плакала, боясь получить взбучку за порванное, а Алекса плакала от ужаса, что платье разорвано о верх низкого газонного заборчика под окнами, о который могла пораниться или вообще убиться смелая, но дурная девчонка…

Когда в конце коридора он отпустил её руку, Алекса сказала:

— Я скажу.

— … Спасибо.

Тихие шаги уходящего. Минуты в темноте — и, наконец, появился свет. Алекса вышла из коридора Ферди во второй коридор, чувствуя, как зачастил пульс. Мда… Если даже ей сказать мадам Тиарнак такое тяжело, как сейчас выясняется, то каково Ферди? С каждым шагом к женщине, которая вырастила послушного, задавленного её личными желаниями и амбициями сына-куклу, собственная решимость высказаться давалась с большим напряжением.

Поэтому, едва мать Тиарнаков появилась в маленькой гостиной, где, как обычно, дожидалась Алексу для чаепития, а в дальнем углу девушка увидела Карея, решимость почти улетучилась. Вспомнив, как это сделал Ферди, Алекса вдохнула и выговорила:

— Ферди просил передать. Лично вам. Потому что боится, что не сможет сказать это сам. Он не хочет учиться дальше. Он хочет закончить магический корпус и уехать жить к родственникам в провинцию. Всё.

Женщина остолбенело уставилась на Алексу. Девушка виновато опустила глаза (и почему она себя чувствовала виноватой?!) и, вполголоса буркнув: «До свидания!», почти бегом направилась к двери.

И, только промчавшись мимо удивлённого Карея, только оказавшись вне поля зрения мадам Тиарнак, Алекса остановилась, чувствуя, как колотится сердце. Как после длительной пробежки. Когда рядом очутился Карей, она уже достаточно пришла в себя, чтобы задаться вопросами: «Почему мне так тяжело было всего лишь передать просьбу Ферди его собственной матери? Я ведь думала — это так легко? Почему? Потому что мадам Тиарнак могущественна и богата? А я, в сравнении с нею, всего лишь мелкая сошка? Нет… Если у меня такая уникальная способность, я уже в чём-то ровня этой женщине! Но почему?! Почему так сложно сказать вслух то, что, я знаю, ей не понравится? Что в ней такого, что говорить такие вещи, глядя ей в лицо, тяжело?»

— Что случилось? — вполголоса спросил Карей, закрывая за собой дверь в гостиную. — Ты так бежала, будто мать тебе сказала какую-то гадость.

— Нет. Боюсь, что гадость ей сказала я. — Алекса машинально взяла его под руку и чуть не сама повела его к выходу. Бегом…Бегом отсюда.

— Не поделишься? Гадостью?

Девушка помялась, но коротко проговорила слова Ферди. Они уже выходили на крыльцо, так что негромкий присвист Карея: «Ого!» заставил её лишь нехотя усмехнуться. А когда он сажал её в машину, Алекса решилась спросить:

— Почему я, посторонний человек, так струсила, всего лишь передавая слова Ферди? Прости, Карей… Я знаю, что она ваша мать, но… — Девушка беспомощно пожала плечами. — Я не понимаю!