Шальные деньги

— Хочешь идти своей дорогой — иди, я только за. Но ты делаешь больно маме, пойми. Она ведь думала после школы, что ты возьмешься за ум. А то, что не понимает твоего мировоззрения, разве ж это важно? Все равно за тебя душа болит. Ты не хочешь с ней повидаться?

— Не теперь. Сперва со своей жизнью разберусь. Пока стремно. И даже очень.

На том оставили тему. Паола помолчала.

Потом принялась рассказывать о своей учебе. О жизни: что ссорится с парнем, что участвует в работе ассоциации литературоведения, что ее друзья едут стажироваться в Манчестер, по обмену. Налаженная жизнь. Нормальная. Для Хорхе — инопланетная. Паола поинтересовалась, отчего брат стал таким чумазым, кудрявым и кривоносым. Хорхе покатился:

— А то ты не знаешь! Я ж в бегах. По чесноку, хоть признала меня?

Улыбнулась.

В голове вспышка: воспоминание. Хорхе с Паолой, приехав погостить к родной тетке в Хисинген, завеялись в гётеборгский луна-парк «Лисебергет». На целый день. Маленькому Хорхелито — семь лет, сестричке — двенадцать. Захотели прокатиться на самом крутом аттракционе — «Лесосплаве». Пришлось наврать, накинуть пару годков, а то бы не пустили. Пластмассовая посудина в форме выдолбленного бревна, руки сестры крепко обвили его. Сперва тихо-тихо поднимались в горку. Сестра шепчет ему на ухо по-испански, чтоб не поняли другие сидящие в бревне: «Обещай, что будешь слушаться, а то разожму руки». Хорхелито цепенеет от ужаса. Поворачивается. Улыбка до ушей — Паола пошутила. Хорхе хохочет.

— Что призадумался? Обиделся? — спросила Паола.

— Помнишь, мы ходили в «Лисебергет»? Катались на водных горках?

Она вдруг сказала серьезным тоном:

— Хорхелито, ответь мне, только честно: от кого ты бегаешь на самом деле?

Повисла пауза.

— В смысле, от кого? От айны, ясен пень.

— Несколько месяцев назад мне угрожали в универе, и это была совсем не полиция.

У Хорхе аж в глазах почернело — и дело тут не в контактных линзах.

От ненависти.

— Знаю, Паола. Это больше не повторится. Тот гад за все ответит. Клянусь могилой нашего отца.

Она покачала головой:

— Не надо, не трогай никого.

— Ты не понимаешь. Я сам не успокоюсь, пока не накажу этих сволочей, которые на тебя наехали. Меня всю жизнь нагибали все кому не лень. Родригес, училки, легавые. Теперь еще эта плесень сербская. На Эстерокере меня научили: не отсвечивай, пока не тронули, а если тронули — ответь. Я не терпила какой-нибудь. Понятно? Нормально зашибаю. В гору иду. Типа, карьера. Планы.

— Ты бы не порол горячку, еще подумал.

— Давай не накалять? Закончим этот разговор, хорошо?

Напряжение схлынуло так же быстро, как и пришло.

Заговорили о другом.

Время пробежало быстро. Хорхе боялся оставаться слишком долго. Допили чай. Паола налила по второй чашке. Расщедрилась еще на один пакетик. Разбавила холодной водой — чтоб не хлебать кипяток.

В прихожей стояла белая тумба «ИКЕА»: Хорхе помнил ее с детства — стояла еще в квартире на Мальмвеген. Ряды кожаных сапог на шпильках, кроссовок, лоферов да пара ботинок «Балли».

— Богато живешь! — махнул рукой на обувь Хорхе.

— А, это мне мой все дарит, козел!

— Отчего же козел?

Паола снова улыбнулась:

— Какой ты несмышленый, Хорхелито. Ты разве ничего не заметил? Нельзя мне на высоком каблуке. Я малыша жду…

Обычно в метро его укачивало. Но не теперь. Душа ликовала.

Хорхелито станет дядей!

Ка-а-айф!

В голове не укладывается.

Надо успеть разделаться с этими свиньями, прежде чем родит Паола.

Срубить конкретно, прежде чем родит Паола.

Племяш будет жить в шоколаде — уж дядя за ценой не постоит.

Племяш будет гордиться дядей, который урыл всех, от кого натерпелось семейство Салинас Баррио.

47

Отмывание денег — процесс мудреный, но и ЮВе натаскался будь здоров. Постоянно апгрейдилась нормативная база, Евросоюз слал все новые и новые директивы, задалбывал банки комиссиями и ревизиями. Банки все плотней взаимодействовали с финансовыми институтами и эмитентами кредитных карт. Евросоюз наседал на фининспекцию. Фининспекция — на банки. Банки — на вкладчиков.

По мере того как росли суммы на счетах, терялся всякий смысл химичить с ними, пытаясь увильнуть от составления отчетности. Банки объединяли свои системы: данные о вкладах в каждом из них стали доступны остальным. Компьютеризация счетов позволяла выявлять суммы сомнительного происхождения.

Впрочем, ЮВе реально шарил по части генерирования отмывочных схем. Обзаводился связями, втирался в доверие, кропал решения. В каждом банке его шведские фирмы имели выход на нужного человечка и собственный кредит. Улыбочка здесь, отмазочка там — а что налика такая пропасть, так мы ж английский антиквариат продаем, спе-ци-фи-ка. И все на мази. Покуда банки верили, что ЮВе серьезный бизнесмен, лишних вопросов не задавали.

Сейчас его сумку «Прада» распирали сто косарей, с которыми он отправился к своим людям: один работал в «Хандельсбанке», другой — в «БЕВ».