Шаман больше неверен тебе

– Осклабился, шаман, того и гляди, кишки надорвешь, – сердито бросила она и, резко повернувшись, потребовала: – Ответь, почему Мир-Суснэ-хум явился мне во сне, отчего я так ясно видела дитя и битву всадника с духом? Ведь человек, за миром следящий, для того и скачет по небу, что оттуда ему лучше видно, в чем нуждаются люди, и долг его – эту нужду удовлетворить. Такова изначальная задумка Богов!

– Задумка Богов?! – вот теперь мне стало по-настоящему смешно. О, как же это неверно и оттого так глупо звучит! – Матра, что ты можешь знать об их задумке? Истина ведома только шаманам. Очнись, твой сон – лишь жажда ощутить в своей утробе жизнь!

Она молча надела тяжелую шубу и, не сводя с меня сузившихся ставших черными от презрения глаз, подвязала ее поясом. Резко развернулась и вышла прочь, обронив напоследок:

– Утсам, нарцисс! Верь в свою истину. Я же знаю свою, а потому иду искать дитя.

Даже прут удилища, имеющий завидную гибкость, переломится, если приложить чрезмерное усердие. Не стоит торопиться и резко останавливать такие порывы, правильнее будет дать ей самой отыскать смирение и покориться обстоятельствам.

Но отчасти Матра была права.

Изначальная задумка являлась благом для всех до того момента, как в ней обнаружился серьезный изъян – пустые ничтожные люди, которые рождались без души и поганили землю. Это событие и привело меня к Надымской Оби и далее – к берегам средней реки Ер’яха, как ее называли в народе. То был долгий путь длиною в несколько жизней. Здесь, в устье реки, на высоком берегу расположился поселок Кутопьюган.

Обращая нынче взор в глубины памяти, вспоминаю, что еще задолго до моего появления этот поселок основали ненцы, пришедшие из глухих таежных мест. Долгие годы он служил пунктом обмена: здесь торговали порохом и дробью, оленьим мясом, пушниной, орудиями ловли и другими товарами, необходимыми для жизни в лесной глуши. После торговля стала мало-помалу угасать, поселок обезлюдел, а спустя несколько десятков лет Владыка велел мне явиться сюда.

И верный шаман пришел, чтобы исправить изъян задумки.

«Очередное людское пристанище нашло свою судьбу», – думал я, когда камлал в чуме, насылая на жителей поселка хвори и болезни, и потом, когда пожинал плоды своей черной работы, отправляя умерших в Нижний мир, чтобы они более не могли переродиться. Пустые бездушные люди и их судьба меня не волновали – наоборот, я помогал им в меру своих возможностей, потому как боялся, что народ узрит во мне врага слишком рано.

Жадность никогда не входила в число моих пороков, обходя мою жизнь стороной, но Кутопьюган, и без того малочисленный поселок, постепенно пустел и мельчал. Люди, пытавшиеся приспособиться к жизни в таежной глухомани, неизменно барахтались в лавине насущных дел и забот, подобно плотве, выброшенной волной на берег и обреченной на медленное умирание.

…Порывы разыгравшейся бури яростно трясли и раскачивали стены моего жилища, деревянные жерди жалобно скрипели. Ветер завывал, нагонял тоску. Всему в этом мире приходит конец, и, сдается мне, даже ветер не избегнет этой участи и когда-то окажется тем, что также будет изничтожено, хоть и в последнюю очередь. Но прежде первыми падем мы, люди.

***

Бабка Палашка явилась как всегда некстати.

– Шаман!? Шаман, ты здесь?

Старуха была подслеповата на оба глаза. Она пришла ближе к полудню и занесла с собой волну промозглого воздуха и ударивший в нос запах пота. Не церемонясь, бросила на пол звериные тушки. На одной и на другой серой заячьей шкурке зияли пороховые раны, а вот белка, похоже, угодила в петлю – целехонькая, лишь вокруг шеи придавлено.

– Здесь, конечно, где же тебе еще быть, – не дождавшись ответа, буркнула она себе под нос, с любопытством осматриваясь по сторонам.

В этот час важнее любой беседы покой и тишина, потому как вот-вот начнется ритуал.

Но старуха, явно не собиравшаяся уходить без разговора с хозяином, неодобрительно фыркала, ворчала и все топталась на месте, не желая покидать чум. Глупая Палашка не понимала, что чужие глаза, даже подслеповатые, могут все испортить.

Терпению пришел конец.

– Чего тебе?

– Чего-чего… Подношения принесла. Но тебя они мало волнуют, шаман, я знаю… Ты мою внучку не видел?

– Видел поутру.

Старуха недовольно хмыкнула и огрызнулась:

– И по ночи, видимо, тоже видел.

– Нет. Но, даже если и так, что с того?

– Проклятый… – злобно прошипела она. – Матра ушла в лес да так и не вернулась.

Значит, не шутила. Упрямая. Весь род их такой настырный!

Внезапно в ушах зазвучал шепот целого хора голосов из Нижнего мира, а вычленить из этой мешанины единственно нужный – сложная задача.

– Уходи, Палашка, ты мешаешь! – замахал я руками, указывая на выход. – Мне нужно слушать голос Бога, а он не любит повторяться, когда шаман не в состоянии его расслышать. Матру я отыщу позже, обещаю тебе.

Старуха окинула меня исподлобья уничтожающим взглядом и неохотно вышла. Снаружи до меня донесся плевок и тихие ругательства, которые не прекращались, пока она не удалилась на дюжину шагов от обители.