Шандор Петефи

А помнишь юношу, который, как и ты.Держал в руке бродяжнический посох.На посох нищего похожа эта палка…Вот снова он встает передо мною,Тот час послеобеденного зноя,Когда меня в актеры посвятили,А перед этим я шатался зряПо всем углам земли моей венгерскойИ вот пришел я в некий городок.Был поздний час. Ногам моим усталымХотелось отдохнуть на постояломДворе…

Я сидел в раздумье.Обед заказывать, иль сломится на этомЖитейское мое благополучье,Как никудышный перочинный нож?И в это время некто благородныйДверь распахнул, а я уже настолькоБыл в людях опытен, что сразу сделал вывод:Актер явился, и никто иной!Пальто артиста было новым. БрюкиНапоминали половую тряпку…«Жрец Талии?» — спросил я. «Точно, сударь!Вы тоже?» — «Нет еще!» — «Но ваша милость

Им хочет быть?» — «Да я не знаю, право», —Ответил я. Но он уже исчезИ в тот же миг с директором вернулся.В плащ белоснежный был одет директор,И крикнул мне он, кланяясь любезно:«Прекрасно, дорогой компатриот!Сам бог вас шлет! И мы вам очень рады.Вы, верно, обожаете искусство.А вы обедали? Но кормят здесь прескверноИ дорого. А нам оленью ногуПослал из замка нынче мажордом.Капуста тоже, кажется, осталась.

Угодно вам? Покушаете вволю!»И я, принявши это приглашенье,Торжественно зачислен был в актеры.Тут вовсе не допытывались, кто я —Студент, сапожник……Мы по селеньям ездили… БывалиУдачи, и бывали неудачи.Всего бывало… Только нашей дружбеВ конце концов, увы, пришел конец.Нахальство все ж мне было не по вкусу,Не полюбился мне огонь бенгальский,И множество «Последний раз в сезоне»,

И всякая иная трескотня.В конце концов распалась наша труппаВвиду усобиц внутренних и внешних.Скитался я, вступил в другую труппу.И все это я снова испытал.И не поверю я в расцвет театра,Покуда подлецы, и негодяи,И все отребье мира будут в немИметь пристанище! О друг мой, мы с тобоюВсе это поняли! Дай бог, чтоб поскорееАктерское искусство наше сталоТаким, каким оно и быть должно!

На другой день после приезда труппы два трубача направились в город и обошли его вдоль и поперек. Актеры ставили декорации. Петефи, как самый молодой из актеров, писал афиши — у него был красивый почерк — и разносил их. Это ведь не унизительно: у бродячих актеров своя традиция в писании и разноске афиш. Знаменитый Карой Медери, ставший гордостью пештского Национального театра, в бытность бродячим актером тоже писал и разносил афиши. О нем сохранилась забавная легенда, которую и подхватил Петефи в одном из своих веселых стихотворений: