Шанель

Книгаже, однако, чем дальше, тем продвигалась медленнее и даже в каком-то смысле -- назад: по мере накопления фотографий я все больше из них отсеивал, ибо альбом, состоящий сплошь из очередей задефицитом, из валяющихся в грязи алкашей, из роющихся напомойках инвалидов войны даиз жирных телес, едваспособных втиснуться в лакированный дверной проем ЫЧайкиы -- такой альбом мало чем отличался бы от альбомаиздательстваЫПланетаы, посвященного культурной революции в Китае, и даже более того (здесь мне труднее объяснить, почему, но чувствую: верно) -- и даже более того: едвали не всякий абличительный снимок являлся словно бы соляризацией негативаулыбающейся доярки, счастливых пионеров или, скажем, могучего атомохода, что под медные звуки оркестрауверенно давит льды арктических просторов. Словом, у меня покаполучалось элементарное школьное уравнение с одним неизвестным: при переносе членаиз правой части в левую знак меняется напротивоположный, только и всего. В жизни же -- начал я к тому времени понимать -- в жизни неизвестен, может быть, каждый член, даже и знак его неизвестен, и, чтобы решить ее уравнение хотя бы в самом приблизительном виде, чтобы отыскать хотя бы несколько из бесчисленного множестваего корней, следует кудавнимательнее смотреть вокруг и пытаться, пытаться, пытаться понять, чем, натурально, живы люди, какими радостями, каким горем, какою инерцией существования, ибо никудаведь не денешься: живы, живы! и, в сущности, даже довольны. Довольны собою, довольны начальством. Диссидента -- дай им в руки -- честное слово, растерзают ведь, загрызут! Я другой такой страны не знаюю А что поругивают порядки -- это дело родственное, семейное.

Понятно, что все свободное время я отдавал теперь будущей книге, и женамоя, поначалу с таким сочувствием и даже, пожалуй, восторгом отнесшаяся к идее и первым фото, мало-помалу сталаутрачивать веру в мой талант. Дело естественное: мерило таланта -- так уж выходит -- успех, и быть тому в конце концов одиноким, кто слишком долго испытывает терпение близких. Если же при этом ссылается нацензуру и отсутствие творческих свобод -- вдобавок еще и осмеянным.

У нас родилась девочка, нажену навалились добавочные заботы, стало не хватать денег. Отсутствие машины, дачи, остального прочего все сильнее раздражало Геру, тем сильнее, что ее родители, люди относительно высокопоставленные и состоятельные, время от времени подбрасывали ей набедность то новую дубленку, то банку икры, и получалось, что реально в дом онаприносит больше, чем я -- какой же я после этого мужик?! -- и так далее. Еще она, противоречасебе самой, ибо подобные заявления следовали обычно впритык закриком о полной моей бездарности, о том, что никогда, никогда, никогда! не закончу я свою несчастную книгу, аесли закончу -- никто ее, серую, как ноябрьское небо, ни накаком Западе не издаст, что другие вон не страдают манией величия и вместо того, чтобыю -- и остальное в этом же роде, -- еще, противоречасебе, говорилаГера, что онапротив, против, против! -- против публикации заграницею, что к диссидентам испытывает брезгливость, что это по-лакейски (!), неинтеллигентно, что это все равно, что сотрудничать с Антантою, что передачи в тюрьму онамне носить не станет и что, если я собираюсь продолжать заниматься своими пакостями, пусть сначаларазведусь с нею. Вот!

Но такое случалось только в минуты раздражения, повторяю, только в минуты усталости и раздражения -- и я поэтому не особенно принимал подобные истерики всерьез, полагая, что в глубине души женаосталась любимой моей, чуткой моей Герою прежних времен, что онакудалучше, чем, непонятно кому назло, жизни, что ли? пытается представить себя.