Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Ту сплюнул. Его плевок блеснул в свете фейерверков, освещавших северные небеса. Он наступил на плевок, как учил его дед, «чтобы проклятие впиталось в землю». Потом вытащил кинжал и провел лезвием по ладони, как делал это будучи уличным мальчишкой в заваленных мусором переулках, где друзья смотрели на него с надеждой, ожидая, что он поведет их к лучшей жизни. И он сделал это с помощью невиданной и неслыханной прежде жестокости. Жестокость и насилие дали ему власть, власть дала лучшую еду и жилье, а когда он стал взрослым, и лучших женщин. Вся его жизнь была до такой степени пропитана насилием, что он воспринимал его в качестве единственно возможного способа существования, главного закона, который правил миром. Ему были неведомы понятия «правильно» и «неправильно», а насилие он рассматривал как наиболее эффективное средство для достижения желаемого. Хотя он не находил радости в причинении боли, временами в этом процессе ему виделась определенная красота. Когда лезвие погружалось в живую плоть, время словно останавливалось, а по телу пробегал трепет. Вселенная жестокости, в которой он существовал, была неизменно связана с острыми предметами, в первую очередь с ножами. И хотя Ту владел священным клинком, но предпочитал его не использовать. Познакомившись с «Ицзин» [3], он понял, что должен почитать все священное. Орудуя на безбожном поприще убийств, Ту неуклонно продвигался к главной цели — положить конец власти фань куэй. Но если бы он вторгся в сферу священного, это могло бы обернуться катастрофой. Работу нельзя было смешивать с сакральным. Часто по утрам, прочитав отрывок из «Ицзин», он воскуривал благовонные палочки в храме Лунхуа, а потом восхищался резными львами на узких пилонах по углам кровли.

Его ненависть не была направлена против богов. Ее объектом были фань куэй. Эту ненависть воспламенила много лет назад его бабушка, и ее голос до сих пор нашептывал ему о том, что «им всем нужно отомстить». Уже из могилы она хватала его за горло крючковатыми, словно когти, руками и кричала: «Ты должен использовать свою силу, чтобы наказать их! Наказать проклятых фань куэй! И вернуть все, что они украли у нашей семьи!»

Ту неоднократно слышал историю о том, как фань куэй лишили его семью могущества и богатств, ей принадлежавших, после чего семья опустилась до такой степени, что была вынуждена существовать в трущобах, которые в детстве он называл домом. И теперь наконец враг оказался в зоне досягаемости. План был таков: сначала прибрать к рукам запасы опия — собственность тонгов из «Праведной руки», — а затем использовать эти запасы для того, чтобы нанести сокрушительный удар по фань куэй.

Ту Юэсэнь, которого скоро станут называть Бандитом Ту, вновь посмотрел на необъятную тушу Хозяина Гор, главаря тонгов из «Праведной руки». Толстяк осторожно, глядя себе под ноги, спускался по лестнице.

— Смотри не поскользнись, жирдяй, — прошептал Ту и тут же добавил: — Видишь, как эти фейерверки взлетают в небо, взрываются, озаряя его светом, и падают на землю? Так вот, мой жирный друг, твой огонь уже догорел, и теперь настал час, когда ты должен пасть и провалиться в ад.

* * *

Ли Тянь повторил те же действия с восьмью другими бамбуковыми лесенками, но на этот раз расположил их ближе к центру, более узким кругом, чем тот, что находился ниже.

Потом заполнил оставшееся пространство взрывчатой смесью, запечатал трубу и, откинувшись, закурил сигарету. Пусть эта предновогодняя ночь принадлежала фань куэй, но осветит ее он. Осветит так, как этого не делал еще никто.

Глава пятая

ТРОЕ ИЗБРАННЫХ

31 декабря 1889 года

Пока Хозяин Гор и предводитель тонгов из «Праведной руки» неспешно направлялся в заведение Цзян, сама она, Резчик и Конфуцианец, собравшись в самой глубокой тайной пещере Муравейника, ожидали прибытия нового члена Троих Избранных.

Из-за каменной стены слышался шум текущих вод реки Хуанпу. Зимняя сырость пробирала Цзян до костей, и, ежась, она размышляла о том, как воспримет унаследованные от отца обязанности в отношении Договора Бивня сын старого Телохранителя. Она вспоминала о том, как ее мать впервые давала ей инструкции относительно долга, который должна была выполнить их семья для того, чтобы осуществилось Пророчество Первого императора. Мать отвела дочь в сторону за несколько часов до того, как та должна была впервые принять участие во встрече Троих Избранных, и рассказала все, что ей следовало знать про Договор. Затем старая женщина крепко поцеловала дочь в лоб и сказала:

— Отныне тебя зовут Цзян, и все, что было моим, — твое. Сделай так, чтобы я и твоя многоуважаемая сестра Сказительница гордились тобой. Пусть тебя почитают так, как почитали ее.

— И тебя, мама. Так, как до сих пор почитают тебя.

— Благодарю за похвалу.

Мать и дочь обнялись, после чего старая женщина сказала:

— А теперь уходи. Даже шлюха… Нет, черт побери, особенно шлюха имеет право на уединение в конце пути.